главная библиотека архивы гостевая форум


Два снежных ангела
Автор: Eruanna
Рейтинг: G
Жанр: зарисовка
Герои: Анна, Владимир, наши дни - со всеми вытекающими.


Вот тебе и праздник. Вчера, разругавшись с мужем, я отправилась спать, лелея свои визгливые мечты о том, как плюну на все и уйду встречать Новый год в какой-нибудь клуб. Ну, или к подруге. А он пусть сидит тут один!.. И только уже засыпая, подумала о том, что, если он действительно может уехать, как говорит, то я его этим своим уходом даже и не накажу…
Проснувшись утром, решила напоследок поставить елочку, а заодно прибраться в своих вещах. И, позавтракав, принялась за дело.
Уже в доме пахло хвоей и повсюду разбросанными мандаринами, вкусно радовавшими глаз. Вздохнув, решительно придвинула ближе к себе последнюю, самую дальнюю кипу старых бумаг. Институтские тетради, черновик диплома, дорогие сердцу тетрадки из школьной жизни – литература, история, геометрия, моя анкета, анкета Лизы...странно, а как она у меня-то оказалась?

Когда-то, когда нам было по четырнадцать-пятнадцать лет, такая тетрадка обязательно была у каждой – на первой странице красочными буквами выведено «АНКЕТА», внизу приписано «для друзей», а на следующей – список вопросов: «Имя?», «Фамилия?», «Дата рождения?», «С кем дружишь?», «Как относишься к хозяйке анкеты?» и самый главный, больше остальных интересующий вопрос: «Кого любишь?»
Эти анкеты бродили по классу, иногда попадали к понравившимся мальчикам (потом ответы тщательно изучались), а иногда – становились источником сплетен и шуточек.
Решив немного передохнуть, я налила чаю, и, открыв свою анкету, начала листать.

Шоколадные конфеты таяли прямо в пальцах, чай был горяч и черен, настольная лампа смотрела вниз, освещая аккуратней обычного выведенные заурядные ответы: «Не скажу», «Не знаю», «Нравишься»...
Я остановилась на странице:
1. Владимир Корф
2. 25 ноября
3. Мишка, Очкарик, Шурик.
4. Ты знаешь.
5. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
...
В гостиной по–прежнему пахло хвоей и мандаринами. Почему же я вдруг явственно ощутила пьянящий аромат роз?
Я улыбнулась...
Взяв анкету Лизы, прочла:
«Я люблю Аню, но она постоянно убегает», «Афоризм о любви?» – «Бояться любви – значит бояться жизни, а тот, кто боится жизни, на три четверти мертв».
Боже мой, Володя, как же иногда хочется взять свое прошлое и притянуть за уши в настоящее...

В тот зимний день мы, замерзшие, но довольные, накатавшиеся на коньках, оказались у Лизы дома. На желтоватой обшарпанной батарее сушились варежки и шарфы, в прихожей оттаивали ботинки. Телевизор светился пестрыми картинками и молчал, а мы сидели в комнате вчетвером – я, Лиза, ее старший брат Андрей и его друг, тот самый Владимир Корф, в ту пору студент первого курса МАДИ. Он был в черных брюках и белой рубашке, и этим сразу выделялся среди обычной серой «джинсовой» толпы моих знакомых.
Андрей сидел за столом, решая какую-то задачу, его длинный нос был печально опущен вниз, Владимир скучал, я украдкой поглядывала на него, и Лиза круглыми от восторга глазами – тоже. Разговор не клеился.
А потом снегопад кончился, и я, надев высохшую свалявшуюся шапку и горячие влажные варежки, собралась домой. Как ни странно, Владимир вызвался меня проводить.
По дороге он рассказывал какие-то нелепые истории, пересказывал интересные книги со свойственным ему запалом – у него была такая черта – он говорил тихо, но с очень яркими эмоциональными всплесками – я любовалась им, улыбалась и хохотала в ответ...

Потом были редкие встречи у Долгоруких, с обменом улыбками и недолгими, ни к чему не обязывающими разговорами; конец учебного года с экзаменами – все готовились и думали только о них.
И уже летом, в августе, когда я сидела на скамейке у дома подруги и ждала, когда она выйдет, ко мне вдруг подъехал он:
– Привет! Прокатимся? – умопомрачительная улыбка.
– Нет, я Лизу жду, мы на качели пойдем.
Рассеянный взгляд вдруг стал странно тоскливым, милая улыбка сошла на нет.
– Качели… Какой ты еще ребенок, Анечка!.. А я тебя люблю. Ты будешь со мной дружить?
– Буду!
Нажал на газ и уехал...
Солнце обжигало лицо, скамейка была горячей, мотоцикл, наверное, тоже, как и воздух, и песок – все плавилось на солнце.
В солнечном сплетении, обвевая ветерком, порхали беспокойные бабочки.

Он поджидал меня в конце улицы, возле школы или на той скамейке около дома Лизы, мы гуляли вдвоем или вчетвером (с Лизой и ее тогдашним ухажером Сергеем).
Как-то он пригласил меня в кино, на комедию, в темноте его лицо казалось нарисованным прямо в воздухе карандашом. Грифельный нос. Грифельные губы, уголками вниз – он не расстроен, он всегда так. Грифельные глаза – очень темные, с грифельными широкими зрачками. Грифельная линия скул.
Я совсем не помню, о чем было кино, но ему было смешно, он хохотал и валился мне на коленки, а я была недотрогой в то время и жутко краснела от его прикосновений...хотя ведь они были такими детскими.
Он таскал мне цветы со школьных клумб, залезал в шиповник, увидев там распустившуюся розочку, и, весь исцарапанный, торжественно, со словами любви, вручал её мне.
А я? Я была влюблена в него, но тайно, я стыдилась своего чувства, не верила своему счастью – многие подружки страдали от безраздельной любви – и шарахалась при его робкой попытке взять меня за руку.

Листья с деревьев падали почти беспрерывно – и оставались лежать на узкой тропинке, на облупленных за лето скамейках, на гипсовом и голом парковом Аполлоне, на асфальтовой танцевальной площадке...
Золотой шорох под ногами, хрустальные нити паутинок, печальное небо, уныло отражающееся в грязно-голубом пруду. Начались вопросы:
– Почему ты такая недотрога? Ты меня не любишь?
Я краснела, молчала или говорила:
– Ты мне дружбу предлагал. Я с тобой дружу...
– Но я-то тебя люблю!
Он пытался приблизиться, я убегала, тогда-то он и заполнил наши анкеты.

Стало холодать, косо и тяжело летел первый снег, накрывая пожелтевшие клумбы, стыдливо ложась на голые ветви парковых деревьев. Мы грелись в подъездах.
– Поцелуй меня.
– Нет.
– Тогда я сам. Не убегай, – молящий шепот. – Просто на время забудь о том, кто ты, – Поцелуй вышел жадным, неловким, совсем не напоминающим прежние, когда щеки словно касался солнечный зайчик.
А потом снова была зима, и мы, упавшие навзничь в сугроб, возили туда–сюда руками по снегу – как будто взмахивая крыльями, оставляя силуэты – с крыльями вместо рук. Два снежных ангела.
Правда, через неделю их засыпал новый снег. Но для нас это было уже неважно…
Володя…
Неужели все это могло кончиться взаимными упреками и брошенным в сердцах: «Пошел к черту!»?

Глаза защипало, вымазанные шоколадом пальцы вдруг стали неприятно липкими, и я, вытирая их о подол любимого халата, лихорадочно соображала, успею ли собраться…и заедет ли он домой вообще?..
Скрежет, донесшийся из темной прихожей, показался мне самой лучшей музыкой.
– Володя!.. – почти крича срывающимся голосом, бросилась туда, жадно вглядываясь в него. – Я люблю тебя. – ловя в ответ сияющий взгляд его невозможных глаз.
Он шагает в квартиру, задвигает внутренний засов на двери и сгребает меня в охапку, тяжело, со всхлипом, дыша.

Утыкаюсь в грудь, ощущая принесенный им холод, свежесть и запах елки, наконец-то замечая у него в руках укутанное хвойное великолепие. Щекой слышу его сердце, бьющееся пойманной птицей.
Улыбаюсь.
– Я уже поставила елку.


Конец.