Гроза за окном

Автор: Царапка (Шмель) Рейтинг: G Жанр: драма / мелодрама Герои: Анна, Владимир, другие персонажи сериала – в эпизодах. Сюжет: альтернатива. Петроград, осень 1917 г. Поручик Корф приехал в Петроград в кратковременный отпуск после ранения. Дела на фронте шли скверно, хуже того, войска ненадёжны. Бесконечные агитаторы. После отречения императора прошло несколько месяцев, и теперь уже мало кто надеется хоть на какой-нибудь прок от бездарнейшего Временного правительства. По инерции служили ему. Военные не должны вмешиваться в политику. Верны присяге. А кому присяга? В его особняке расположился госпиталь. Владимира тошнило от запаха карболки, и он был искренне благодарен другу, позволившему остановиться в его квартире в своё отсутствии. Слуг не было. Да и какие сейчас слуги? Всё-таки зашёл в свой старинный дом. Надеялся увидеть знакомые лица. Ему повезло. Почти сразу он наткнулся на хрупкую девушку в повязанной на голове белой косынке. Аня. Воспитанница отца. Такая изящная, нежная, сейчас одела грубое платье и ухаживает за ранеными. Смущённо пыталась спрятать руки, когда барон захотел их поцеловать. Шершавые, с обломанными ногтями. Всё равно поцеловал, долго прижимая к губам ладошки. От неё тоже пахнет карболкой. Всё равно. Владимир рад её видеть, он так рад её видеть… Девушку позвали, она заспешила. Поручик быстро спросил, когда она сможет вырваться, и обещал подойти к этому времени. Вечером они увиделись вновь. Зашли в её комнату, Анна заварила чай. Владимир расспрашивал её, как она жила два года, что они не виделись, садится ли хоть изредка за рояль. Она всегда любила играть и чудесно пела. Девушка ответила, что иногда её просят сыграть, но редко. Раненым нужна тишина. Барон не хотел рассказывать о фронте, о собственном ранении, поэтому побуждал девушку говорить и говорить, молча любуясь ей. Какая она славная. Как хорошо, что не остригла свои непослушные волосы. Поручик усмехнулся своим мыслям. Кажется, становлюсь сентиментальным. Анна умудрилась остаться домашней, всё в ней напоминает о доме, о детстве. Тут же на память пришла другая детская подруга – княжна Лиза Долгорукая. Полная противоположность Ане – на редкость бойкое создание. Спросил Анну, не знает ли о ней. Девушка радостно сообщила, что ждёт её сегодня. Лиза частенько навещает госпиталь и раздаёт солдатам брошюры. Владимир поперхнулся чаем. Княжна оказалась легка на помине, и вскоре барон мог лицезреть её. Стриженую. Лиза взахлёб пересказывала что-то о светлом будущем, прогнившем режиме, свободе, равенстве. Барон прервал её, посоветовав перечитать историю французской революции или хотя бы «Повесть о двух городах». Девушка высокомерно заметила, что у России свой путь, а слюнтяй-англичанин им тем более не указ. Снисходительно бросила Владимиру: - Впрочем, тебе трудно понять. Намёк прозрачен. Корф ловил порой косые взгляды, когда называл фамилию. Какой он к чёрту немец! Столицу переименовали, а на фронте устроили бедлам, патриоты хреновы. Лиза убежала, напоследок напомнив Анне о завтрашнем собрании. Владимир, поморщившись, спросил подругу детства: - О чём это наша милейшая княжна? - Она очень не любит, когда её так называют. Связалась с самыми решительными, кажется большевики, они и Временным правительством недовольны. Час от часу не легче. Самые отъявленные подонки. В деморализации войск усердствовали больше всех. Ходят слухи, получают деньги от правительства Германии. - Аня, ради Бога. Тебе-то что там делать? Девушка смутилась. - С Лизой трудно спорить. Она очень уговаривала, и я один раз ходила с ней. Лиза хочет быть там своей, но к ней относятся не очень хорошо, всё-таки княжна. И на меня смотрели с подозрением, пока я не сказала, что мои родители – крестьяне. Барон расхохотался. - До хрипоты кричат о равенстве, а касты чтут почти на индийский манер. Не ходи, Аня. - Я действительно чувствую себя там чужой. Девушка задумалась. Новые знакомые ей совсем не понравились. Особенно один, смотревший чересчур пристально. Но она обещала Лизе, так и сказала Владимиру. Тот не стал отговаривать, только спросил: - Когда это твоё собрание? - Завтра вечером. Обычно часа два. - Где? Анна назвала адрес. На другой день барон заранее подошёл к дому, о котором говорила девушка. Как ни странно, чуть не опоздал. Участники уже расходились. Увидел Анну, хотел подойти, но она была не одна. Какой-то мужчина вызвался её проводить – темно, а в городе неспокойно. Поручик пошёл за ними, стараясь не привлекать к себе внимания. Спутник Анны выбрал странную дорогу, всё больше дворами. Барон старался идти за ними как можно тише. Вдруг они остановились. Владимиру удалось затаиться в тени, и услышать разговор: - Это совершенно невозможно, господин Степанов. - Товарищ. - Простите, товарищ Степанов, но я не пойду к Вам. - Товарищ Платонова, Вы полны буржуазных предрассудков. Не ожидал от Вашего происхождения. - Предрассудки, о которых Вы говорите, крестьянские не меньше, чем буржуазные. - Хватит ломаться, вот мой подъезд, у меня мало времени. Мужчина схватил Анну за руку и потащил к двери. Владимир через секунду оказался рядом и врезал негодяю в челюсть. Тот вытащил нож, но замер, увидев в руке поручика пистолет. В бессильной злобе прохрипел: - Доберусь я до тебя, офицерик. И до сучки твоей. Корф спустил курок. Не давая Анне опомниться, схватил её за руку и потащил за собой. К счастью для них, в эту ночь выстрелы не привлекали особого внимания. Через несколько кварталов позволили себе отдышаться. Девушка испуганно спросила: - Ты убил его? - Надеюсь. - Почему? - Он знает твоё имя и где тебя найти. Быстро добавил: - Сейчас срочно в госпиталь, заберёшь документы, всё, что есть ценного и пойдёшь со мной. Анна повиновалась. Через час молодые люди были уже на квартире друга поручика. Владимир заставил девушку поесть. Понемногу та успокоилась. Они сидели на кухне, вспоминали дом. Барон и думать не хотел, что сейчас творится в поместье. С удивлением отметил, как быстро его подруга пришла в себя. Ухаживая больше года за ранеными, насмотрелась на смерть. Нелёгкое выбрала себе занятие, но всё лучше, чем таскаться с идиотскими брошюрами. Поморщился, подумав, сохранила ли Лиза свои «предрассудки». - Пора спать, Анна. Я устроюсь в гостиной. - Посидим ещё немного. В гостиной. Так надоели кухни. Они молча перешли на диван. Девушка с грустью осмотрела зачехлённую мебель и пыль на подоконнике. Барон обнял её, и она доверчиво прижалась к широкой груди. - Помнишь, Анечка, как в детстве ты боялась грозы? - Конечно. Я приходила к тебе, ты обнимал меня, и мне не было страшно. Владимир улыбнулся. Анна тихо попросила: - Не оставляй меня сегодня. Пожалуйста, не оставляй одну. - Мы уже не дети. - Я знаю. Потому и прошу. Владимир удивлённо посмотрел на подругу, которая твёрдо встретила его взгляд распахнутыми глазами. Ещё не уверенный, что правильно понял её, осторожно поцеловал. Анна ответила неумело, но без сомнений. И была так хороша… Бережно взяв на руки, поручик отнёс её в спальню. Утром проснулся первым. Его подруга сладко спала рядом. Аня, Анечка, как же я тосковал по тебе… Думал, тоскую по дому, а теперь забыл о нём – ведь там нет тебя, родная. Бедная ты моя, прижимаешься так доверчиво, как будто я могу защитить тебя от целого мира. А гроза вот-вот разметает нас, как пушинки. Правда, одной беды с Анной уже не случится – стать женщиной в руках насильника. Не из-за этого ли она попросила его вчера остаться? Хотелось надеяться, что не только. Владимир ласково погладил рассыпанные по подушке локоны. Решил не вставать как можно дольше. Новый день не обещал ничего доброго. А пока… Он чувствовал себя счастливым, как ни нелепо это ни звучит сегодня. Утро ворвалось телефонным звонком. Снял трубку, выслушал, чертыхнулся и стал одеваться. Разбуженная Анна подняла лохматую головку. - Что случилось? - Опять революция. Как не надоест. - И кто теперь взял власть? - Твои с Лизой знакомые. Большевики, пропади они пропадом. Анна испуганно сжала в руках одеяло. - Что теперь будет? - Не знаю. Меня срочно вызывают. Может быть, придётся ехать на фронт. Не до отпуска. Хотя, эти сволочи собирались прекратить войну. Они ведь чуть ли не на германской службе, если верить другим безмозглым агитаторам. Собравшись, Владимир сказал на прощанье: - Боюсь, мы не успеем обвенчаться. - Это не главное, дорогой. - Что же главное? - Выжить. Береги себя, любимый. Поручик прикрыл глаза, такой музыкой отозвалось последнее слово. Ещё мгновение счастья. Страстный поцелуй. - Аня, сейчас никто и нигде не знает, что и кому опаснее. Береги себя. Что бы ни случилось. Лучше всего уезжай из города. В Москву. Сиделки нужны всюду, тебя не будут долго спрашивать. Чёрт знает, может, кто из вчерашних товарищей заметил, что ты ушла с этим… Степановым, найдут труп. Девушка испуганно прикрыла ладонью рот. Владимир продолжил: - Если сегодня вечером не приду, с утра уезжай обязательно. Ничего не говори Лизе. Будем надеяться на лучшее. Безумие не может длиться вечно. - Но оно может быть долгим, - откликнулась Анна. В серых глазах блеснули слёзы. Не желая затягивать расставание, Владимир быстро сказал: - До свидания, любимая. - До свидания, любимый. Каждый боялся, что сегодня вернее звучит «Прощай!». Поцеловав её в последний раз, Владимир быстро спустился по лестнице и зашагал по хмурым улицам, где то и дело виднелись красные флаги. --- Единственное, что Корф узнал за день - большевики собрали свой съезд и первым делом приняли Декрет о мире. В штабе царила неразбериха. Никто не мог представить действий немцев. Ехать на фронт? Для начала стоило разузнать, есть ли теперь фронт. Победители пока осваивались во власти. Не ожидая от них ничего хорошего, Владимир решил в первую очередь позаботиться о самом дорогом человеке. Вечером зашёл в ближайшую церковь и уговорил священника совершить обряд. Батюшка не сразу согласился, качал головой на такую поспешность в таинстве брака, но под конец сдался. В тяжёлое время слишком многие и не думают о храме. Анна послушно ждала дома. Выслушав новости, оделась и без слов пошла с ним. Про себя переживала - не таким представляла она день свадьбы. Всю жизнь мечтая о Владимире, и помыслить не могла, что на сердце станет смятенно в миг, когда будет стоять с ним перед алтарём. В церкви оказалось неожиданно много народу – не зная, что делать, люди молились. Найти шаферов не составило труда. Простенькие кольца, на самом деле не обручальные, удалось купить в церковной лавке. Вернулись домой провести ночь уже как муж и жена. Владимир с удовлетворением осмотрел своё пристанище. Любимая, в отличие от многих в этот сумасшедший день, не теряла времени зря. Бог весть на что похожая вчера квартира сегодня сияла чистотой. Барон вновь отложил до утра тревоги смутного времени. --- На другой день, одевшись в гражданское, Владимир рискнул съездить в имение. Земля ему уже не принадлежала, спасибо большевикам с их вторым декретом, но в особняке Корф хотел кое-что забрать. Дворецкий впустил его, и барон взял сохранившиеся в тайнике драгоценности. А сам дом… Лучше бы хозяин не видел его. Через три дня стало ясно – ни в коем случае отправлять жену в Москву нельзя. В старой столице большевикам оказали сопротивление. К Петрограду приближались войска генерала Краснова. Появилась надежда, что от бунтарей вскоре избавятся. Барон теперь понимал, что ему делать. Но Анна… Если бы не боязнь, что смерть товарища Степанова могут связать с ней, он бы оставил жену здесь, до скорой встречи. Решать пришлось быстро. Одно время Корф был прикомандирован к Лифляндскому полку, у него остались знакомые в Гельсинфорсе. Наступление на Петроград шло с юга. Пока дорога на север открыта, и поезда ещё ходят, нужно срочно отправить баронессу в столицу Великого герцогства, благо до границы с ним – рукой подать. Анна не хотела уезжать, но муж оборвал возражения. Отдал ей ценности. Женщине едва удалось уговорить его оставить себе хоть пару вещиц. На вокзале Анна едва сдерживала слёзы, не зная, когда встретит любимого, уверявшего, что разлука будет недолгой. - Анна, дорогая, вот увидишь, скоро всё кончится, и ты вернёшься. - Ты сам веришь? Почему отсылаешь меня? - Боюсь, хватятся Степанова. - Если большевиков прогонят, до него никому не будет дела. - Всё могут решить день-два. Не спорь. - Почему в Гельсинфорс? - В Москве легче затеряться, но не только от большевиков. Как я буду там тебя искать? – барон нашёл в себе силы улыбнуться, - В Лифляндии спокойнее. Город маленький, даром что столица. Отдай письмо. Если придётся зарабатывать, тебя устроят в госпиталь. И, станет тяжело, продавай драгоценности. Бог с ними, хотя фамильные, ты мне важнее, дорогая. Владимир поцеловал жене руки и посадил её в вагон отходящего поезда. Долго смотрел вслед. --- Уже закрывая квартиру, барон увидел на лестнице Лизу. Запыхавшаяся княжна набросилась на него: - Еле узнала, как тебя найти. Где Анна? - Уехала. Только что проводил её. - Куда? - Что случилось? - Как что? Почему она никого не предупредила? - Она взяла документы в госпитале. - Как это можно, взять и исчезнуть, когда творится история! Барон поморщился. - Историю лучше наблюдать издалека. - Ты неисправим! Думаешь, женщинам только и дела, что за печкой сидеть. Или, пардон, в гостиной. Но я не собираюсь с тобой спорить. Мне нужна Анна. - Зачем, ты можешь объяснить, наконец? Княжна замялась. - На другой день, как ты приехал, она ходила со мной на собрание. - Помню, накануне бунта. - Не бунта, а революции. - Ты обещала не спорить. - И не стану, не надейся. Так вот, я заметила, её провожал товарищ Степанов. Он пропал. Сначала нам некогда было, а потом товарищи пошли к нему на квартиру, говорят, исчез. - Что, совсем? - Дворник сказал, не приходил. Владимир постарался скрыть облегчение и благодарность незнакомому дворнику. Видимо, и ему не хочется связываться с большевиками, ни с живыми, ни с мёртвыми. Как-то сумел избавиться от трупа, и отлично. Жаль, поторопился с Анной. Ничего, Гельсинфорс не за горами. Лиза между тем продолжала: - Может, Анна что-то знает? - Ничуть. Я перехватил её по дороге и освободил твоего товарища от обязанностей провожатого. Ты кому-то говорила, что он пошёл с ней? – барон попытался задать вопрос небрежным тоном. - Нет. Решила сначала сама спросить. Отлично. Лиза иногда бывает умницей. Правда, весьма упорной. - Ты темнишь! Где Анна? Почему бросила работу? - Лиза, всё проще простого. Мы поженились и решили на недельку забыть про войну, революции и прочие гадости. Княжна возмутилась. - У тебя одно на уме. Сейчас… - Знаю, знаю, творится история. - А тебе лишь бы очередную женщину затащить в постель. - Господи, Лиза, что за выражения! Если ты не расслышала, Анна – моя жена. Девушка фыркнула. Барон уточнил: - Мы обвенчались. - Какое это имеет значение? Корф стал серьёзен. - Имеет. - Вот уж не думала, что для тебя важны предрассудки. - Что поделать, милейшая княжна… - Я не княжна! А ты, кстати, не барон. Нет больше никаких званий. - Новый декрет? Лиза поразмыслила. - Не помню. Но всё равно, мы это отменили. Владимир с трудом сдержал смех. Молодые люди не заметили, как, переругиваясь, вышли на улицу. - И куда ты запрятал благоверную? Нашёл каменную стену и посадишь на цепь? Владимир решил признаться. - Отправил в Гельсинфорс. Бывшая княжна удивилась: - Странная затея. - Там спокойнее. Я должен возвратиться на фронт. - О декрете не слышал, молодожён? - Я – ладно, немцы о нём слышали? Лиза по инерции что-то молола про всемирное объединение пролетариев, потом спохватилась и спросила с подозрением: - Ты точно против немцев воевать собрался? - Беги к своим, заяви, что поймала врага, получишь медаль. Девушка вспыхнула: - Ты за кого меня держишь? У бедняжки явно остались «предрассудки». На прощание Владимир взял в свои руки ладошки детской подруги и серьёзно посмотрел ей в глаза: - Будь осторожна, Лиза. Не по пути тебе с твоими «товарищами». Девушка безуспешно попыталась изобразить гордую снисходительность к блуждающему во тьме, но в лице промелькнул испуг. - Удачи тебе, бывшая княжна. До свидания. Лиза лишь кивнула в ответ. --- Пять лет пролетели туманной вечностью. Белая гвардия, надежда, что всё вернётся на круги своя, отступление, финал. Корфа вышвырнуло в Стамбуле. На деньги, вырученные за последний осколок прошлого – золотой портсигар, сумел добраться до Швейцарии. С его фамилией во Францию лучше не соваться, даром что русский офицер. Бывший. В Швейцарии Владимир бывал до войны, неплохо знал Женеву и Цюрих, а сейчас ему повезло – в страну приехал не один. Капитан Крылов, потерявший на войне ногу и еле оправившийся в одесском госпитале перед самой эмиграцией, в 1914 году успел отвезти в альпийские горы больную жену. Положил на её имя какую сумел собрать сумму, предчувствуя, что встретятся не скоро. Оставалась надежда, что бедная женщина жива. Боевые друзья, потерявшие семьи на российских просторах, порой не скрывали зависти к тем, чьи близкие оказались по ту же сторону границы со страной Советов. Корф благодарил Бога, что гнусная история, закончившаяся убийством, заставила его отправить Анну в Гельсинфорс, ныне Хельсинки, столицу получившей независимость Финляндии. Барон не стыдился мысленно благодарить большевиков хоть за это, правда, скрывая сомнительную признательность перед офицерами, ругавшими новую власть за растрату земель империи. Маленькую республику не затронули бури. Надежда Васильевна Крылова нашлась там же, где муж оставил её восемь лет назад. В уютном домике, увитом плющом. Климат пошёл ей на пользу. Добрая женщина страдала, не зная, что с мужем, собственное здоровье беспокоило её несравненно меньше. Супруги не могли, да и не пытались сдержать слёз. Владимир вышел во двор, не мешая встрече. Закурил. Его мучила головная боль, с которой редко расставался после контузии. Прислушался к тишине. Всё дышало покоем. Счастливец Николай, он дома. Эмигрантам где семья, там и дом. А Владимиру дорога дальше. Денег совсем не осталось, едва ли друзья смогут ссудить ему. И, бывший барон долго запрещал себе думать об этом, ждёт ли его жена? Молодая, красивая, очень красивая, что такое несколько дней брака перед годами разлуки? Он настоял на венчании, которого не требовала Анна. Не отчаялась ли увидеть его, не решила ли устроить судьбу с другим? Они будут не первыми, и не последними, кого разметал военный вихрь. Нужен ли ей позабытый муж? Бывший блестящий офицер, бывший богатый барон, бывший красавец. Эмигрант без гроша, у которого на голове седых волос больше, чем чёрных, а на лице отпечатались следы бедствия, опалившего несчастную Россию. Дай Бог, не сожжённую дотла. Где дерзость в синих глазах, делавшая его неотразимым у женщин? Владимир мало заботился о своей внешности, но порой под сердцем сосало от нехороших мыслей – узнает ли его жена? Порой он сам себя не узнавал. От невесёлых раздумий Корфа отвлёк приятный голос Надежды Васильевны. Муж успел рассказать ей, что без помощи друга не добрался бы до Швейцарии. Гостя позвали к столу. Не составило труда заметить, что дама живёт очень стеснённо. Оставленных мужем денег хватало еле-еле сводить концы с концами. Идиллия оказалась химерой. Швейцария не позволила втянуть себя в европейское сумасшествие, но цены выросли. --- За обедом выяснилось, что Надежда Васильевна подрабатывает в соседнем отеле. Прежде здешний курорт были облюбован состоятельными русскими, превосходно говорящими на французском, многие и на немецком. После войны их место заняли американцы, не знающие никакого языка, кроме собственного, но весьма требовательные к служащим гостиниц. Получившей отличное воспитание мадам Крыловой доверяли сопровождать на экскурсиях самых взбалмошных дам. У Владимира не осталось ни денег, ни ценных вещей. Пришлось задуматься о работе. Хозяйка деликатно поинтересовалась, что он умеет делать. К счастью, у бывшего поручика в далёкое время были достойные учителя. Помимо почти родного для дворян французского и широко распространённого немецкого, Корф прекрасно знал и умудрился не забыть как английский, так и итальянский. Поразмыслив, Владимир сообщил жене друга, что ещё до войны научился водить автомобиль и из любопытства копался в моторах. Надежда Васильевна обрадовалась – в гостинице, где она служит, как раз ищут шофёра. Постояльцы постоянно жалуются на не понимающих их местных. Выяснив у гостя, насколько он знает окрестности – поверхностно, но бывал когда-то, почтенная дама вызвалась рассказать о них подробнее и рекомендовать его управляющему. Николай горько усмехнулся: - Придётся для начала проглотить гордость, если не хочешь подохнуть с голоду. Корф невесело ответил: - Лучше шофёром, чем вышибалой, - едва не подавился, сообразив, что Надежда Васильевна, проведя последние годы в отрыве от мира, осталась прежней дамой, при которой следует укорачивать язык. Проклятая война! К счастью, хозяйка не поняла или тактично не заметила его оплошность. Глядя на мрачного Крылова, Владимир догадывался, как тот завидует его способности найти хоть какую-нибудь работу. Несчастному инвалиду придётся стать обузой жене. Сразу после обеда Владимир вместе с Надеждой Васильевной отправились в гостиницу, оказавшуюся роскошной. Управляющий пристально оглядел претендента, произнёс напыщенную тираду о превосходной репутации отеля, внимании к клиентам и о высочайших требованиях к служащим. Немного задумавшись, добавил: - Вы – барон? Это даже забавно. Вы понимаете, что с постояльцами придётся быть весьма почтительным? Владимир кивнул. - Что ж, я беру Вас. Вы только что приехали, полагаю, жить негде, и Вы не захотите стеснять месье и мадам Крылов. Первые две недели – испытательный срок. Вам выделят небольшую комнату, выдадут форменную одежду и будете есть вместе с другими служащими. Если мы останемся Вами довольны, Вам назначат жалование. Завтра Вам объяснят Ваши обязанности. Корф поблагодарил и вышел. Пока ему чертовски везло. Вернувшись к Крыловым за вещами, Владимир пересказал Николаю разговор. Выпили за удачу. Друзья вышли во двор покурить и поболтать по душам. Николай полюбопытствовал: - Что ты брякнул насчёт вышибалы? Барон помрачнел. - Сам знаешь, чем в Стамбуле вынуждены заниматься многие дамы, чтобы прокормить себя, а то и мужей. Кто прежних, кто новых. Однажды – не буду называть имени – попросила меня проводит к, скажем так, знакомому. Боялась идти одна на ночь глядя. Оказалось, в комнату при кабаке. К ней пристали, я врезал в челюсть какому-то пьяному матросу. Завязалась драка. Мне пришлось бы несладко, но хозяин вызвал подкрепление. Ему понравилось, как я машу кулаками, предложил постоянное место. К счастью, у меня в тот момент хватало денег протянуть до отъезда, поэтому столь лестное предложение смог отклонить. Крылов тихо попросил: - Не рассказывай Наде. - Конечно. --- Вечером в комнату, вернее в каморку Корфа постучались. Удивлённый Владимир узрел на пороге управляющего. Господин Шварц предложил спуститься в столовую для персонала поговорить. - Надеюсь, Вы окажете мне такую честь, господин барон? – непроницаемое лицо неожиданного визитёра не выдавало ни тени насмешки. - На сегодняшней день скорее я должен благодарить Вас за честь, - ответил новый шофёр. - Вижу, Вы философ. - В наше время не обойтись без философии. Мужчины сели за стол. Управляющий попросил пару кружек пива. Отхлебнув, приступил к беседе: - А я ведь узнал Вас. Корф вскинул брови. - Да, да, молодой человек. Конечно, где Вам вспомнить скромного клерка, каким я был лет десять назад. Вас, вернее внимание, которое уделяли как Вам прекрасные дамы, так и скромные горничные, забыть сложнее. Вы были очень молоды, и довольно дерзки. Владимир усмехнулся. - Всё в прошлом. Я думал, меня не узнать. Военные годы, говорят, идут один за три. Управляющий вздохнул: - Мы здесь только наблюдаем, как меняется мир. Но и над нами властно время. Знаете, у нас терпеть не могут большевиков, они отказались платить долги. К тем, кто против них воевал, относятся тепло, хотя, знаете ли, существенной помощи ждать не стоит. - Я догадался, не претендую. Лет сто назад у аристократов было принято обучать детей какому-нибудь ремеслу на случай революции. Чем дальше в прошлом оставалась французская, тем меньше семей следовали похвальной привычке. Увы. На моё счастье, возня с автомобилем воспринималась как развлечение, а не ремесло. Иначе сегодня мне было бы скверно. - Вы благоразумнее многих соотечественников. - Надеюсь, Вам не придётся сожалеть. - Я тоже надеюсь, что Вы оправдаете моё доверие. Вы не первый, кто добирается к нам из России после известных событий. Многие живут прошлым. - У многих больше ничего не осталось. Собеседники помолчали. Господин Шварц решился коснуться деликатной темы: - У Вас остались близкие? - Жена. К счастью, не в России. Сразу после октябрьского бунта я отправил её в Гельсинфорс, теперь это Хельсинки, Финляндия. Пять лет никаких вестей друг о друге. - Понимаю, на почту эти годы надежды не было. Но теперь Вы можете оценить благо цивилизации. Владимир сказал, что не знает точного адреса, но не убедил управляющего. - Вы боитесь писать ей? Корф промолчал. - Полагаю, Ваша жена – очень красивая женщина? Барон молча достал фотографию, единственную ценность в потрёпанном бумажнике. Прежде чем передать новому знакомому, глянул сам. Они снялись вместе, уже поженившись. В глазах Анны застыла тревога, молодой муж улыбался куда беспечнее. Хотелось верить в лучшее, отмахнувшись от бед. Господин Шварц посмотрел с любопытством. - Боитесь, баронесса не ждёт Вас? Мы здесь многое видели. Хотите приехать так, чтобы она не знала, незаметно убедиться в её одиночестве? Проницательность швейцарца смутила Владимира. Глухо ответил: - Мы расстались через несколько дней после свадьбы. Надеялись, что ненадолго. Разговор подходил к концу. На прощание управляющий посоветовал хорошенько изучить карты окрестностей и сказал, что, проявив благоразумие, Корф сможет за несколько месяцев накопить на дорогу в Финляндию. Пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. --- Следующие две недели не пошли на пользу его голове. Боль не отступала. Владимир контролировал каждое слово. Старался по мере сил быть приветливым со служащими отеля и держать почтительную дистанцию с постояльцами. К счастью, по его бледности главная кухарка догадалась, что сдержанность бывшего аристократа вызвана нездоровьем, а не остатками высокомерия, и сообщила о своём открытии другим женщинам. Лёд был сломан. Отношение мужчин отличалось большим разнообразием. Пожилые сочувствовали, молодые были недовольны излишним интересом, который новый шофёр вызывал у горничных, но не придавали этому особого значения. У всех хватало своих забот. В гараже Корф не боялся испачкать рук и внимательно слушал рассказы о сложностях горной дороги. В общем, с простыми людьми ему оказалось спокойнее, чем с богатыми постояльцами, многие из которых отличались невообразимой вульгарностью. Наблюдательный и не обделённый чувством юмора управляющий посоветовал человеку, отвечающему за гараж и распоряжающемуся шофёрами, чаще поручать барону возить дам, которым ненавязчиво сообщали прошлое бледного, но при этом весьма интересного мужчины. Корф со всеми держался ровно, стараясь не обращать внимания на чрезмерно любопытные взгляды. Отвечал как мог короче, в том числе на расспросы о прежней жизни, чем раззадоривал некоторых, охотно вновь садящихся в его машину. Особенно после того, как они догадывались – бывший офицер моложе, чем они предполагали на первый взгляд по обильной седине. На Владимира почти не поступали жалобы ни на быструю, ни на медленную езду, ни на грубость, ни на непонимание такого простого английского языка, что и требовалось его работодателям. Две недели наконец прошли, и Корф был зачислен в штат. --- Постепенно Владимир привыкал к новой жизни. Освоившись в отеле, заметил, что головная боль успокаивается. Подействовал ли райский климат, или отдых от военных, затем эмигрантских скитаний, но барон стал чувствовать себя значительно лучше. Послушно пил настойку из необъятных запасов главной кухарки, которая не замедлила приписать своим познаниям появление румянца на худом лице и прониклась полной симпатией к пациенту. Другие служащие благодушно посмеивались, что теперь им спасу не будет от её забот об их здоровье. Добрую мадам Бреннер любили. Корф охотно делил компанию со знакомыми по работе, слушал истории из жизни отеля, забываясь от подсчёта дней, через которые он сможет позволить себе поездку на север. Когда получалось, навещал Крыловых. Николай с тоски стал пить, глаза Надежды Васильевны всё чаще оказывались красными. Уговаривал друга сдержаться, но единственным результатом была благодарность его жены. На Владимира свалилась неприятность в лице соотечественников. В отель въехало семейство банкира, успевшего до революции перевести капиталы в безопасное место. Александр Ильич Евсеев выбрался из низов, ему одному было известно происхождение своего богатства. Узнав, что здесь служит русский барон, богатый постоялец словно задался целью сорвать на нём унижения прежних дней, когда аристократы брезговали принимать его в своём кругу. Придирался по каждому поводу, заявлял, что машина недостаточно вымыта, шофёр не торопится открывать дверь, слишком медленно доставляет его в соседний город и вообще не отличается вежливостью. Тщедушный сынок во всём подражал папе. Сквозь зубы обращался к Корфу: «Любезный», изображал надменный взгляд и вел себя так, как, по его представлению, истинный аристократ – с лакеями. Противнее всех Владимиру была дочка, откровенно кокетничавшая с ним и тут же напоказ папаше надувавшая губки на воображаемые заигрывания со стороны наглого шофёра. Сохранить непроницаемое выражение лица и ровный голос оказалось нелегко, но Корф заставил себя обращаться с докучной семейкой так же, как с другими постояльцами. Бывший банкир, заметив, что ему не вывести из равновесия ненавистную персону, не выдержал первым и пожаловался управляющему. Господин Шварц ответил, что он немедленно распорядится – уважаемому гостю будут подавать машину, за рулём которой не окажется не заслуживший его расположения человек. Однако и это не устраивало Александра Ильича. Сбавив тон, он заметил, что не возражает – пусть ему и впредь прислуживает этот, как его, Корф, но на чаевые рассчитывать нечего, если не изменит своего поведения. Управляющий незаметно усмехнулся в усы и вечером поговорил с Владимиром. - А Вы крепкий орешек. Мне доводилось наблюдать, как из высокомерных господ получаются весьма угодливые и суетливые слуги, на радость клиентам вроде господина Евсеева. Другие не выдерживают, взрываются, и приходится расставаться с ними. - Надеюсь, я не дал повода уволить меня. - Нет, отнюдь. Всего лишь останетесь без чаевых. - Мне хватает жалования, удаётся откладывать. - Ну что ж, решать Вам, стоит ли поступиться гордостью ради скорейшего свидания с супругой. Замечание оказалось болезненным, но Владимир ответил уверенно: - Не стоит унижаться ради подачки. Это даже не гордость. Тихо добавил: - Если Анна ждёт меня, я не хочу возвращаться к ней подобострастным лакеем. Если нет – не стоит тем более. Управляющий задумчиво произнёс: - Полагаю, ждёт. Весьма усомнился бы, прими Вы иное решение. --- Отель, хотя и не большой, принимал в основном весьма состоятельных клиентов, многие из которых приезжали из года в год. Лучшие апартаменты не впервые тщательно готовились для миссис Кинг из Брайтона, намеревавшейся вскоре приехать с племянницей. Из разговоров Владимир узнал, что почтенная дама куда менее больна, чем воображает со скуки, а девушка охотно подыгрывает ей, частью из любви к тётушке, здоровье которой – прекрасный предлог взять в путешествие совсем не богатую сестру покойной матери, частью оттого, что сама юная леди не прочь побродить по горам и поиграть в теннис с поклонниками, которые не заставят себя ждать. Хотя распоряжения отдавала тётка, не секрет – чеки подписывает молодая особа, папаша которой мог бы купить весь отель, не заметив расходов. Американки не отличались скупостью, поэтому с их появлением семейство Евсеевых недовольно отметило – они не являются больше центром внимания, хотя вышколенный персонал по-прежнему почтителен. Может, и съехали бы, не возомни сынок, что задорная милашка мисс Симмонс ему вполне подходит. Почему-то юнец пришёл к выводу, что заносчивость с прислугой возвысит его в глазах провинциалки. Америку он считал глубокой провинцией. Больше других доставалось Корфу, которому невозможно было простить высокий рост, широкие плечи, военную выправку и невозмутимость красивого лица. Выдержка Владимира подверглась настоящему испытанию, страдала даже не гордость, а ироничность барона, которую приходилось скрывать не менее тщательно. Куда больше, чем разозлиться, бывший офицер боялся рассмеяться на корчившего из себя аристократа болвана. Бог весть, что думала девушка, ради которой разыгрывался спектакль. На обоих его участников лукавые карие глазки смотрели с любопытством. Однажды молодые люди собрались на дальнюю прогулку к знаменитому водопаду. К неудовольствию Евсеева-младшего, за ними увязалась сестрица. Владимир привёз их к небольшому кафе на площадке, с которой открывался восхитительный вид. Дальше троица отправилась пешком, а барон, выпив чаю, остался в машине с откинутым верхом, с наслаждением подставив лицо весеннему солнцу. Увы, долго побыть одному не пришлось. Ольга Евсеева с кислым лицом вскоре вернулась. Обращаясь скорее сама к себе, чем к Владимиру, начала по-русски жаловаться на тесную обувь, крутую тропинку, больше всего – на никчёмного братца, вообразившего себя неотразимым покорителем сердец богатых дурочек. Затем заявила уже в лицо невольному собеседнику: - А она вовсе не дурочка. Смеётся над ним, пока не надоел. Недолго осталось, через неделю пошлёт к чертям. Не услышав ответа, продолжила: - Вы и вправду барон? - Бывший, - Владимир, как обычно, предпочитал быть кратким. - И каково прислуживать? - Постояльцы жалуются редко. - Ха, в основном мы. Притворяйтесь сколько угодно, Вам это не по нутру. Корф предпочёл промолчать, не имея ни малейшего желания пускаться в рассуждения, хуже того, в воспоминания, с малоприятной особой. Та не нуждалась в его репликах: - Повидала я бывших аристократов. Без штанов, да с гонором. Только живо с них спесь слетает, помаши деньгами. Думают повыгоднее запродать свои трухлявые титулы и потрёпанные персоны. Девушка сделала паузу, в упор глядя на неподвижно сидящего в машине мужчину. Убедившись, что он не намерен ни спорить с ней, ни поддакивать, усилила натиск: - Хвастают орденами, ещё смешнее – ранами. Кому нужны глупые подвиги на проигранной войне! Подобного Владимир не мог слушать спокойно: - Не для всех честь – пустой звук. Довольная стерва подхватила: - Скажите ещё об Отечестве! Рады небось убраться оттуда подобру-поздорову. Жалея, что поддался на явное желание оскорбить его, Корф не сказал ни слова. Ольга продолжила: - Молчите. Не остались с красными. Шкура дорога? Или много чести мужикам служить? Лучше здесь, богачам, ради чаевых? Хотя ей не удалось добиться ответа, девушка поняла, что слова не оставили равнодушным бывшего офицера. - Не хотите вернуться? Владимир невольно сжал кулаки. - Не хотите… Надеетесь найти тёплый уголок, утешаться воспоминаниями под бочком какой-нибудь курицы и к чёрту Отечество? Корф опять не выдержал: - Да что Вы знаете о большевиках? Евсеева не собиралась отставать, но в новом вопросе звучало скорее любопытство, чем злоба: - Неужели настолько ужасны? Послушать папашу – исчадия ада, да для него все бесы, кто деньги отнимать станет. Владимир устало посмотрел на утомившую его клиентку: - В этом можете полностью довериться Вашему отцу. Следующий вопрос застал его врасплох: - Вы ещё верите в Бога? Маска невозмутимости слетела в одно мгновение. Корф уставился на девушку с нескрываемым изумлением. Чуть помолчав, ответил: - Да. --- Владимир откинулся на сидение с твёрдым намерением больше не вступать в пререкания. Ольга то ли устала, то ли ей наскучило издеваться, но она, к облегчению барона так же молча смотрела вдаль. Корф прикидывал, как скоро появится парочка, когда соседка вновь принялась за него, уже иным манером: - А Вы недурны. Совсем недурны. Забавно. Вам было бы легче подцепить какую-нибудь состоятельную дуру, падкую на титулы и стройные мужские фигуры, но предпочитаете служить шофёром. Если рассчитываете быть поближе к богачкам, не надейтесь – Вы для них только слуга, они едва ли поверят в Ваше аристократическое происхождение. - Я женат. Девушка рассмеялась. - Кого это смущает? Кто помнит Бог весть где оставленных жён? - Я знаю, где искать мою, и надеюсь на встречу. - Да слышала, - в резком голосе прозвучала досада, - прислуга сообщила романтическую историю о прекрасной супруге где-то на севере, куда Вы отправитесь, скопив денег на дорогу. - Ваши сведения совершенно точны. - Очень ей нужен муж без гроша, тем более, если она и впрямь красавица. Небось, давно решила удобнее считать себя вдовой и нашла другого. «Эта дрянь умеет бить», - Владимир не произнёс ни слова. - Опять молчите. Надеетесь – она окажется такой дурой, что хранит верность в наше-то время? Тогда Вы сами – болван похлеще моего братца, - Ольга сделала паузу, - Вижу, не слишком надеетесь, закаменели весь, - Вам нет дела до моей жены, - Корф тут же пожалел, что у него вырвались неосторожные слова. - И верно, никакого, - голос стал вкрадчивым, - Забудьте и сами о ней, - девушка придвинулась ближе, - Приходите ко мне вечером, попозже, в долгу не останусь, - она коснулась его шеи. Резким движением Владимир открыл дверцу машины и вышел. Обернувшись, сказал Ольге, не скрывая ярости: - В Стамбуле мне предлагали стать вышибалой. Становиться шлюхой не собираюсь тем более. Ничуть не обидевшись, юная особа прикрыла глаза и поудобнее расположилась на сидении, всем видом выражая полное довольство. --- Час назад Владимир не поверил бы, что окажется рад видеть заносчивого хлыща, но это случилось. Бесцеремонная сестрица умудрилась вывести его из себя. Через минуту после того, как молодые люди спустились по тропинке, Корф обнаружил новую напасть. Евсеев взял с собой фляжку и к окончанию прогулки надрался не то, чтобы слишком, но был заметно навеселе. Его спутница выглядела не особенно довольной, молча подошла к машине и села на заднее сидение, куда к ней присоединилась Ольга. Пока Владимир усаживал девушек, незадачливый кавалер забрался за руль и заявил, что сам доведёт машину до гостиницы. Барон открыл водительскую дверь и спокойно, но решительно потребовал: - Прошу Вас вернуться на пассажирское сидение. Правила отеля запрещают мне уступать руль постояльцам без специального разрешения. - Ерунда, - парень окинул Владимира презрительным взглядом и попытался сунуть ему купюру, - Возьмите и отвяжитесь. Владимир отвёл его руку и повторил: - Исключено. - Что Вы о себе возомнили? Думаете, по-прежнему барон? Я слово скажу, и Вас вышвырнут из отеля. - Вышвырнут наверняка, если я допущу к управлению машиной клиента, тем более нетрезвого. Впрочем, мы тогда сильно рискуем вовсе не доехать. - Плевать я на Вас хотел. Не хотите садиться, оставайтесь здесь. Увидев, что наглый щенок пытается завести двигатель, Владимир без церемоний вытащил его из автомобиля. Тот начал протестовать, даже замахнулся, но Корф стиснул его запястья и банкирский сынок вскоре перестал трепыхаться, осознав полную беспомощность перед противником, чьи железные пальцы грозили оставить чувствительные следы. Не желая признать поражение в присутствии дам, Евсеев пообещал разобраться с наглым шофёром по возвращении, но тут вмешалась сестра, прикрикнувшая по-русски: - Как ты надоел своими глупыми выходками! Не хватает из-за тебя шею свернуть. Затем по-английски обратилась к мисс Симмонс: - Пэм, милочка, пересядьте вперёд. Павел пьян, ума хватит дёрнуть руль по дороге. Пусть Корф усадит его рядом со мной, я позабочусь, чтобы не пикнул. Вернулись молча, в прескверном настроении. Евсеев с независимым видом направился к портье, но сестра не дала ему вымолвить ни слова, велела заткнуться и принять ванную. Владимир собрался завести машину в гараж, как к нему подошла американка: - Не беспокойтесь, если Пол действительно решит жаловаться, я скажу управляющему, что Вы вели себя совершенно правильно. - Спасибо, мисс Симмонс. Девушка замялась, как будто желая сказать что-то ещё, а может быть, дать чаевые. Никакие резоны не были способны заставить Корфа напрашиваться, он нажал педаль газа и вырулил в сторону гаража. Наблюдавший сцену пожилой механик покачал головой: - Опять остались без чаевых. Вам привычнее давать их, чем брать. Владимир пожал плечами. - Что за беда держаться попроще с постояльцами. У Вас слишком неприступный вид для служащего отеля, дамы явно стесняются. Не все так догадливы, как мадам Коннор. Пару недель назад Корф обнаружил на полке автомобиля купюру, решил, что недавно покинувшая машину дама забыла деньги, и попытался вернуть их через портье к живейшей радости всех, оказавшихся рядом. Барона подняли на смех. --- Ольга верно предсказала, что мисс Симмонс скоро наскучит общество Павла Евсеева. После злополучной поездки девушка вовсе не уделяла ему внимания и даже избегала. Теперь юная американка чаще выезжала с тётушкой. Почтенная дама заявила, что комфортнее всего себя чувствует, когда за рулём «этот хмурый русский». Миссис Кинг снисходительно пояснила, что: «Он хоть не гонит по Вашим ужасным дорогам, не так боишься свалиться в пропасть». Владимир был бы рад отделаться от Евсеевых, не испорти настроение замечание механика, что «мадам вполне доверяет мнению племянницы и об автомобилях, и о водителях». Чувствовал себя проданным, хотя… Какого чёрта! Он нанялся на работу, подаёт машину к подъезду, когда скажут и везёт тех, кто заплатил. Забивать этим голову – вновь придётся пить настойки мадам Бреннер. От банкирского семейства он, впрочем, избавился не вполне. Ольга часто присоединялась к приятельнице, порой ехидно поглядывала на барона, но с разговорами пока не навязывалась. Вскоре стало очевидным, что выбор шофёра сделан младшей из дам. Тётушку девушки всё чаще забывали в отеле, или завозили куда-нибудь в уютное кафе, к врачу, на массаж, отправляясь на прогулку без неё. Нередко в машине оказывалась только мисс Симмонс. Она требовала оставлять автомобиль где-нибудь на площадке и сопровождать её пешком. Владимир поначалу отговаривался правилами отеля, но своенравная постоялица без тени сомнения обратилась к управляющему за распоряжениями для шофёра, приобрела фотоаппарат и заявила, что хочет обзавестись шикарными снимками собственной персоны на фоне гор. Разумеется, ей пошли навстречу. Господин Шварц сказал, что если фотографии окажутся удачными, то не входящий в обычные обязанности труд будет учтён при очередной выплате жалования. Пришлось смириться. Управляющий как бы между прочим заметил, что юная леди не только дочь богача, но и сама располагает значительными средствами. Корф буркнул: «Рад за отель», не пытаясь скрыть от проницательного швейцарца, что ему сильно не по нутру каприз бесцеремонной девицы. --- Владимир упорно игнорировал попытки мисс Симмонс перейти к фамильярному обращению и про себя проклинал американское воспитание. Даже если принять во внимание его прошлое, как может девушка запросто подойти к мужчине предложить поиграть в теннис, а на едва не грубое: «Это обязанность Жана» преспокойно заявить, что Жан ужасно сопит. Корф попытался отделаться вежливо, сославшись на полное неумение бить по мячу ракеткой, на что настырная особа предложила его научить. Владимир стиснул зубы, сделав вид, что не услышал последней фразы и склонился над мотором. Слава Богу, отошла, надув губки и независимо посвистывая. Но упрямством девушка не уступала объекту внимания. Как-то на прогулке потребовала называть её «Пэм» и сообщить его собственное имя. Корф отказался столь вопиюще нарушить правила, на что девушка без тени уныния промурлыкала - узнает что захочет у портье, прибавив: - Только вот что получится из Вашего сложного русского имени, если скажет он, я не отвечаю. Корфу до смерти надоели препирательства, и он коротко буркнул: - Владимир. Мисс Симмонс попыталась повторить. Её собеседнику хотелось заткнуть уши, но с третьей попытки получилось нечто похожее. Он поторопился перевести дух, но американка как будто издевалась: - Я буду звать Вас Влэд. Барон обречённо вздохнул: - Как Вам угодно. Вы для меня – мисс Симмонс. - Вы так беспокоитесь о правилах, ладно в отеле, а на прогулках нас никто не услышит. - Не имеет значения. Владимиру оставалось только надеяться, что рано или поздно ей надоест приставать к шофёру с блестящим прошлым, и девчонка переключится на более подходящие предметы. Как ни раздражала его Ольга, дни, когда приходилось возить обеих подруг, а не одну из них, приравнивал к выходным. В один из таких, когда девушки увлеклись покупками и, казалось, забыли о шофёре, барон позволил себе немного оттаять, любуясь восхитительными пейзажами под щебет звонких голосков, раздававшихся с заднего сидения, радуясь, что они не видят его лица, и можно улыбаться солнцу, позабыв про невзгоды и необходимость носить надоевшую маску. Анна, помнишь, как ждали мы холодный свет северной весны? В Финляндии, должно быть, едва сошёл снег… День продолжался менее приятно, чем начался. Ольга вновь досадила ему – на сей раз своим отсутствием, потребовав высадить её у какого-то базарчика, пока мисс Симмонс изволит фотографироваться чуть дальше. Девушки договорились встретиться в кафе. Владимир молча щёлкал затвором, пока клиентка выбирала виды и позы, назойливо требуя его совета. Наконец, утомилась даже она, заявив, что желает спуститься. Тропинка была широка, и девушка пошла рядом со своим спутником. По дороге взглянула на него искоса и спросила: - Сколько можно быть таким надутым? - Пока я служу в отеле, где Вы остановились… - Как мне надоела эта волынка! Другие служащие куда любезнее. - Вы можете выбирать. - Конечно. Вот Вас и выбрала. Где ещё у меня будет шофёром настоящий барон? - Бывший. - Всё равно жуть как оригинально. Папа мне едва ли поверит. Он уверен, что разорившиеся аристократы скорее удавятся, чем пойдут работать. - Он ошибается. Девушка хихикнула. - Перед отъездом папа раз сто сказал, что вокруг меня будут виться всякие герцоги и князья, что я могу купить себе любой титул, но наверняка переплачу. Приложение к нему не будет стоить ни цента. - Мистер Симмонс придерживается демократических взглядов. - Нет, что Вы, он республиканец. Корф удивился: - Это не одно и то же? - Да Вы что! Ляпни Вы такое в Америке, Вас бы на куски разорвали. - А, это партии! - Ну конечно. Бывший офицер решил не углубляться в политические сюжеты и промолчал. Пэм продолжала болтать: - Мой папа – просто прелесть. Сам себя сделал, разбогател, и меня учил шевелить мозгами. К совершеннолетию подарил миллион. Сказал, что если у меня голова ещё не на месте, то уже не выправится. Не нужно сбегать с каким-нибудь охотником за приданым, который будет заверять в чистой любви, а после свадьбы заставит клянчить денег. Раз я сама себе хозяйка, и никакого препятствия в лице папаши, то куда легче заставить кавалеров прыгать на задних лапках. Владимир старался слушать её как можно меньше и не отвечал. Девушка на минуту умолкла, но не угомонилась. Неожиданно заговорила серьёзнее: - Вы всё ещё горюете о жене? Её спутник угрюмо заметил: - Надеюсь, мне не придётся о ней горевать. Мисс Симмонс наморщила лобик: - Я, наверное, неправильно поняла. Вы обычно хорошо говорите по-английски. Почему «не придётся»? - Надеюсь на скорую встречу. - Но Вы же не старик! Вы больны? Корф воззрился с удивлением: - Я Вас вовсе не понимаю. Следующий вопрос был задан неуверенно, без обычной весёлости: - Разве она не умерла? Владимир резко остановился. - С чего Вы взяли? - Но я подумала… Ольга сказала… Окажись проклятая девица перед ним в этот миг, барона не сдержали бы мысли о работе в отеле. Тяжело дыша, он переспросил: - Мадемуазель Евсеева сказала, что моя жена умерла? - Нет, не так. Сказала, что Вы потеряли её пять лет назад, в России, услышала от прислуги. Я сама виновата, всё напутала из-за Вашего кольца. - Моего кольца? – Владимир отчаялся догадаться. - Ну да, Вы ведь его носите на правой руке. Я ещё подумала, оно не совсем такое, как обручальное, но, наверное, в России так принято. Немного успокоившись, барон разъяснил: - В России кольца носят иначе. Женатые – на правой руке, овдовевшие – на левой. - А у нас – наоборот, - девушке стало неловко, она явно расстроилась, - Извините. Чтобы сгладить неприятную сцену, Владимир сказал: - Вы верно заметили, кольцо не обручальное. Мы обвенчались на другой день после октябрьского бунта, в городе был полный хаос, купили какие нашли, даже не золотые. Пэм взяла его руку и посмотрела внимательно: - На нём что-то написано. - Да. «Спаси и сохрани». Некоторое время шли тихо, но Пэм ещё не успокоилась: - Мне очень жаль, что я так себя вела. К женатому человеку нельзя приставать. Для Владимира оказалось большим сюрпризом, что у взбалмошной американки существуют какие-то принципы. Улыбкой он дал понять девушке, что не сердится на неё. Ободрённая, та продолжила: - Я всего лишь хотела немного растормошить Вас. Покаянного настроение хватило ненадолго. В глаза вернулись весёлые чёртики: - Признайтесь, Вы думали, я влюбилась. - Признайтесь, Вы именно этого добивались. - Угу. Так забавно – морочить голову аристократам без гроша в кармане. - А простому парню не забавно? - Вы не простой. - Считайте меня таким. Я не собираюсь жить прошлым и считать себя лучше тех, с кем довелось работать. Девушка поразмыслила. - Вам неудобно давать чаевые. - Вы знаете обо мне, иначе и не задумались бы. Мисс Симмонс выяснила ещё не всё: - Где сейчас Ваша жена? - Когда мы виделись последний раз, я посадил её на поезд, отправлявшийся в Хельсинки. - Это где? - В Финляндии. - Далеко отсюда? - Достаточно. На севере. - А почему Вы здесь? - Именно здесь закончились деньги. Пришлось задержаться заработать на дорогу. - Вы уверены - она ещё там? Корф решил, что самый простой способ отделаться от расспросов – кратко рассказать ей: - Мы так договорились. К счастью, в Финляндии большевикам не удалось взять верх, поэтому ей едва ли пришлось уезжать. Но теперь это новая страна, с новыми именами, адресами… Сначала я думал, смогу добраться быстрее, и не стал писать. Впрочем, потом попытался, но Лифляндского полка уже нет, госпиталя при нём – тоже. «Анна Корф, Хельсинки» - слишком коротко для почты. - И когда Вы сможете поехать? - Думаю, месяца через три. С документами тоже оказалось непросто, пришлось платить за переоформление. Ну вот и пришли. Владимир отправился к машине, но Пэм остановила его: - Ольги нет ещё. Выпейте со мной кофе. Вы умеете вести себя по-человечески, мы разговаривали почти как друзья. Её спутник вздохнул: - При всём уважении к Вашему отцу, он явно поторопился. Вы ведёте себя как ребёнок. - Не делайте вид, что сами годитесь мне в отцы. Я отлично знаю, что это не так. - На войне год идёт за три. Капризница что-то подсчитала в уме и безапелляционно объявила: - Всё равно не годитесь. Корф не пытался проверить её арифметику и не возражал. Девушка не отставала: - Посидите со мной. Разыграем Ольгу. Новый сюрприз. - Что Вы затеяли? - А, Ольга меня подзуживала. Говорила, Вы просто цену себе набиваете неприступным видом. Пусть подумает, будто… - Я начинаю танцевать на задних лапках? - Ну, в общем… Она так не подумает. - Вы меня совсем заморочили. Общими усилиями. - Так давайте выпьем кофе. Отлично прочищает мозги. - Ладно. Я чертовски устал спорить. Но при одном условии. Я угощу Вас, а Вы не будете заказывать ничего, кроме кофе. Плутовка довольно хихикнула. --- Они устроились на террасе с восхитительным видом на горы. Владимир смотрел вдаль, порой переводя взгляд на собеседницу, вежливо изображая внимательного слушателя и, в свою очередь, подавая реплики. Пэм тараторила без умолку. - Вы ужасно старомодны. У нас в Америке девушки запросто платят за себя. - Что поделать. Привычка. - Папа говорит, после войны всё вверх дном, зачем цепляться? - Приходится цепляться, а то унесёт. - Куда? - Бог весть. - Вы такой смешной. У Вас всё в жизни переменилось, а Вы, как раньше, платите за девушку. У которой куча денег, в отличие от Вас. - Рад, что повеселил Вас. Пэм прыснула: - Вы часто видели меня грустной? - Признаться, не помню ни разу. Юную леди одолевало любопытство. - Вы столько видели! Как это, быть на войне? На эту тему Корфу не хотелось говорить. - У Вас много друзей, неужели никто не рассказывал? - Рассказывали, только из моих знакомых никто по-настоящему не воевал. Тылы, штабы. Кто был на передовой, больше молчит. - Позвольте и мне помолчать. - Но почему? Почему у меня в голове могут быть только теннис, гольф и прогулки? - Вы очень молоды. - А Вам сколько было, когда начали воевать? - Я – мужчина, меня с детства готовили к военной службе. - На войне бывают и женщины. Медицинские сёстры. И там, где проходит война. Против воли нахлынули воспоминания. Такие же милые, славные, юные девушки, которых захлестнула судьба – кого война, кого революция. Не знаешь, что хуже. Было бы им легче, знай заранее – каково? Не вдаваясь в детали, Владимир ответил: - На войне очень грязно. Очень. Не забивайте голову. Даст Бог, не придётся испытать. У Пэм хватило такта оставить его на пару минут. Затем попросила: - Покажите фотографию Вашей жены. Владимир был поражён. Девушка не ведала и тени сомнений – фотография у него с собой. Не ошиблась. Они с Анной едва успели обвенчаться, в революционном Петрограде барон с трудом нашёл фотографа, пронёс кусочек картона через войну, госпитали, эмиграцию… Чудо, что сохранился. А она не сомневается. Передал ей снимок. Пэм внимательно рассмотрела его. Владимир ожидал какого-нибудь незначащего замечания вроде: «У Вас очень милая жена», но ошибся. - А Вы почти не изменились. Когда не хмуритесь, конечно. - Едва ли Вы правы, - барон непроизвольно коснулся рукой волос. - Поседели, да. Но не совсем. И лучше быть седым, чем лысым. - С Вами трудно спорить, - расхохотался. - Ну вот, - в звонком голосе послышалось явное удовлетворение, - Даже смеяться умеете. Сразу становитесь таким же, как здесь, - она вернула снимок. Сделала глоток и, наконец, добавила чинно: - Ваша жена в жизни такая же красивая, как на фотографии? - Гораздо красивее. - Я так и думала, - Пэм слегка вздохнула, - Вы ведь женились не на деньгах? - Конечно, нет. Усмехнулся: - В Петрограде осенью 1917 деньги в миг превращались в прах. О них не стоило думать. - Как интересно! У нас о деньгах думают всегда. - Уверяю Вас, вблизи куда менее интересно, чем в рассказах за чашечкой кофе. Американка посмотрела его изучающе, оценивающе, как показалось Владимиру, впрочем, не желавшему портить себе настроение. - Ваша жена непременно должна быть или очень богата, или очень красива. Потому что Вы сами – на редкость привлекательный парень. Кажется, зря расслабился. Девчонке палец в рот не клади. Чёрт знает, что у неё в голове, опять вздумала развлекаться за его счёт. Корф посуровел и перевёл взгляд на горы. - Влэд… Владимир не сразу понял, что Пэм обращается к нему. - Влэд, Вы обиделись? - Просто устал. - Врёте. Думаете, опять пристаю. Иначе ответили бы, какая красивая я. - Где уж мне угнаться за новой модой. - В Ваше время комплиментов не говорили? - Девушки не напрашивались на них так откровенно. - Вы совсем отстали от жизни. Разговор принял неприятный для барона оборот. Он сильно жалел, что поддался на её непосредственность и допустил фамильярность между ними. Сказал официальным тоном: - Мадемуазель Евсеева задержалась. Ещё немного, и опоздаем к обеду. Мысли мисс Симмонс приняли иное направление: - Ольга наверняка ругается с каким-нибудь лавочником. Умеет торговаться, не то, что я. Знаете анекдот про метлу? Владимир был рад перемене темы, и охотно поддержал её, попросив рассказать. - Ну, там женщина покупала метлу, долго выбирала, придиралась, а когда наконец выбрала, приказчик спросил: «Вам завернуть, или так полетите?». Корф ограничился улыбкой, вспомнив, что критиковать постояльцев – не его дело. Пэм вдруг стала серьёзной. - Она неплохая. Совсем не злая, хотя на язык к ней лучше не попадаться. И очень несчастная. Сочувствие мадемуазель Евсеевой вовсе не входило в планы барона, и его удивили слова Пэм. Молодые люди задумались и не заметили, что предмет разговора очутился рядом. Ольга подошла тихо и Бог весть что успела расслышать. Лицо её было подозрительно спокойным. Американка на секунду смутилась, тут же вскочила и затараторила: - Ну где же ты! Мы заждались. - Похоже, не заскучали. - Ладно, поехали скорее. Мисс Симмонс потащила подругу к автомобилю. Корф расплатился за кофе и последовал за ними. --- До отеля добрались благополучно. После обеда Пэм собралась играть в теннис, уже не жалуясь на сопение Жана, а Ольга вдруг загорелась желанием тоже обзавестись шикарными снимками и попросила подругу одолжить ей фотоаппарат, заодно и фотографа с машиной. Не ожидавший ничего хорошего шофёр приготовился терпеть, не пытаясь догадаться, что именно. Как всегда сдержанно спросил: - Куда Вас отвезти? - Куда хотите, - прозвучало зловеще. - Выбор за Вами. - Поезжайте прямо, в сторону водопада. Владимир молча выполнил приказ. По дороге Ольга не проронила ни слова, пока вдруг не заметила место, показавшееся подходящим для её планов. - Остановите здесь. Корф повиновался, про себя отметив, что едва ли можно назвать живописной небольшую площадку, отгороженную с одной стороны отвесной скалой, с другой – дорогой, по которой пролетали машины. Зато едва она привлечёт внимание кого-либо ещё. Владимир заглушил мотор, но не успел встать, как спутница повернула к нему дышащее злобой лицо: - Что обо мне наговорила Пэм? Увидев, что барон не собирается отвечать, зашипела: - Думаете, я не догадалась, что Вы перемывали мне косточки? Где Ваше хвалёное благородство? Узнали, что у неё свои деньги, и мигом забыли жёнушку? Как Вы славно щебетали в кафе! Если говорить точно, щебетала американка, но Владимир не собирался оправдываться: - Зачем Вы ввели мисс Симмонс в заблуждение, намекнув, что моя жена умерла? - Неужели поторопились развеять? – голос звучал саркастически, - Нельзя быть таким болваном. Другой спасибо бы мне сказал. - От меня благодарности не дождётесь, - не было смысла церемониться с женщиной, недвусмысленно предлагавшей деньги за визит в свою спальню, - Только поставили её в неловкое положение Вашим совместным розыгрышем. Ольга проявила любопытство: - Что за розыгрыш? Хоть это расскажите. - Насколько я понял, Вы подговорили Вашу подругу разыграть влюблённость, чтобы вывести меня на чистую воду. - Это она Вам так сказала? - Примерно. Она славная девушка, и сразу бросила глупую затею, когда я сказал, что женат. Собеседница фыркнула. - А Вы поверили, что она притворялась? - Не вижу причин считать иначе. - Вы подозрительно мало самонадеянны. Наверняка думаете, что каждая женщина только и ждёт повода броситься Вам на шею. - Много лет назад излечился от этой болезни. - Пять лет, на войне, продержались верным супругом? – Ольга не скрывала иронии. Владимир не стал отвечать. Не хотелось вспоминать, как в степи, замёрзший, искал ночлега и нашёл его в постели овдовевшей казачки. Как медсестра, преданно ухаживавшая за ним после ранения, однажды ночью скользнула под одеяло. Как прибежала к нему накануне отступления молоденькая знакомая, не пожелавшая оставить упрямого больного отца и не ждавшая ничего хорошего от красных. О несчастных в Стамбуле, при попытке объясниться с которыми усиливалась боль в контуженой голове. Усталость, отчаяние порой отнимали надежду. Анна казалась несбыточным сном, звездой, ускользающей за горизонт, и офицер забывался со случайными, ничего не требующими завтра женщинами, даря им минутное утешение. Оставалось поражаться, как точно попадает стервозная дрянь. Впрочем, сегодня у Владимира не было права осуждать её. --- Девушка прервала его воспоминания. - Куда там… - Здесь не война, - устало ответил барон, глядя вдаль. - И смеете надеяться на верность жены? – глаза Ольги сверкали, как у кошки, - Конечно, Вы ведь мужчина, с Вас спрос иной. - Будете фотографироваться? Та расхохоталась и продолжала презрительно: - Зачем же отваживать Пэм? Здесь светит порядочный куш. Сможете потом и добродетельной супруге уделить толику. А то что Вам делать в Финляндии? Там едва ли найдутся богатые бездельницы и водопады. Валить деревья? - Если придётся. - Не смешите. Рядом с моим братцем Вы – богатырь, но для лесоруба жидковаты. Тонкая кость. Взгляд Ольги скользнул по красивым рукам на руле. - Займитесь-ка лучше миленькой девочкой. О жене можно придумать, дескать, получили известия от друзей, что она давно считает Вас павшим героем и замужем за другим. - Вам-то зачем? - Мой папаша не столь щедр, как славный мистер Симмонс. На карманные расходы хватает, но приходится всюду таскаться с ним. Я помогу Вам, а Вы – мне, когда доберётесь до денег малышки. Владимир провёл руками по лицу и вымолвил, не оборачиваясь к проклятой девице: - Вам нравится выводить людей из себя? Со мной удаётся. Признаю полное, безоговорочное поражение. Может, зачислите меня в список трофеев и займётесь следующим? - Брезгуете? Или не доверяете? - Меня Ваши проекты не интересуют. Не важно, доверяю или нет. Девушка ухмыльнулась. - Думали, к себе я Вас приглашала только чтобы позлить? Напрасно. Впрочем, утром Вас ждал бы сюрприз. - В профессии жиголо случаются неприятности, от которых избавлен шофёр. Поэтому предпочитаю вторую. - Дайте закурить. У барона появилась тщетная надежда, что она угомонилась. Отбросив не потухшую сигарету, Ольга продолжила, с каждым словом дыша тяжелее: - Вы затеяли игру. Какую? Не верю я в историю великой любви. Не верю. Не верю! – она вдруг набросилась на мужчину с явным намерением выцарапать глаза. Корф перехватил её руки, но одним коготком она успела зацепить его. На щеке осталась отметина. - У Вас истерика! - Отпустите. Я уже была свидетельницей Вашей хватки, - к ней вернулся обычный тон. Владимир вышел из машины, обошёл её и открыл дверцу рядом с Ольгой. - Выходите. Пока не начало темнеть, я Вас сфотографирую. Не самое подходящее место, но сойдёт. Та повиновалась. С хмурым лицом остановилась у скалы. - Попытайтесь улыбнуться. Девушка оскалила зубы. Корф невозмутимо щёлкнул затвором и спросил: - Угодно возвращаться или желаете выбрать ещё какой-нибудь вид? - А Вы как считаете? - Понятия не имею, что от Вас ожидать, и не собираюсь гадать. - Вдруг по дороге я рвану руль? - Вы не похожи на самоубийцу. - Уверены? Не боитесь? Может, сесть сзади? - Сзади можно схватить за шею. Так что всё равно. Садитесь, куда хотите. Ольга молчала, глядя на него суженными глазами, потом села рядом с водительским сидением. Владимир взялся за ключ зажигания, но его остановил неожиданный звук. С удивлением посмотрел на соседку и понял, что она плачет. Рыдает, закрыв руками лицо. Не пытаясь выяснить причину резкой перемены настроения, откинулся на сидение, дожидаясь, пока она успокоится. Плач прервался довольно странно. Вскинув голову, Ольга бросила на него злобный взгляд затравленного зверька: - Ну? Что Вы меня не утешаете? Как это ловко выходит у таких, как Вы! У меня не столько денег, как у американки, но вдруг с ней сорвётся? Мой папаша – тот ещё сноб. - Я знаю куда больше достойных утешения, - Владимир с тоской подумал о Надежде Васильевне, в последний раз не выдержавшей и заплакавшей прямо при нём, - А Вы в нём не нуждаетесь. - Спасибо, что напомнили. Обойдусь. Поехали. --- Ближайшие дни для Корфа прошли тихо. Ольга его не замечала. Пэм была приветлива, но это не выделялось на фоне обычного дружелюбия. Стала снисходить до Павла Евсеева, воспрянувшего и глядевшего на барона с победным видом. Владимир перевёл дух, избавившись от необходимости думать о затеях несносных девиц. Барон регулярно просматривал газеты в холле, но, казалось, в Швейцарии он один интересуется маленькой северной страной. Куда больше писали о Советской России. Владимир жадно проглатывал каждую заметку о ней. Однажды его терпение было вознаграждено. В маленькой статье на одной из последних полос английской газеты журналист рассуждал об опасности, которую представляет государство с лидерами, грезящими о мировой революции, и о беспечности его соседей. С единственной оговоркой – Финляндия. Хотя очистивший страну от большевиков Маннергейм ушёл из большой политики, его соотечественники отнюдь не пренебрегают знакомым злом. Ссылаясь на достоверные источники, автор уверял, что Хельсинки разрабатывает планы строительства грандиозных оборонительных сооружений, и уже начинают приглашать инженеров. Владимир едва успел прийти в себя, когда раздался весёлый голосок мисс Симмонс: - Поехали к водопаду. С трудом оторвавшись от своих мыслей и забрав газету, барон отправился за машиной. По дороге оставался рассеян, что не укрылось от спутницы. - Что с Вами сегодня? Не притворяйтесь, я вижу. Что-то случилось? – тише добавила, - Что-то узнали? Расскажите, мы ведь друзья. Корф остановил машину, боясь, что у него задрожат руки. - Вы правы. Простите, что не сдержался. Я веду себя совершенно недопустимо. - Оставьте. Рассказывайте. Владимир протянул ей газету и показал на статью. Девушка прочитала и подняла недоумённые глаза. - Ничего не понимаю. Для Вас это имеет значение? - Я – артиллерист. Пусть бывший, но образование, опыт у меня не отняли. Знаю те места. У меня были знакомые в Лифляндском полку, может, найду кого-нибудь из них в Хельсинки. Я могу надеяться на эту работу. Тем более, когда всё ещё только начинается. В Финляндии не забыли русский, очень распространён шведский, он похож на немецкий. Профессиональные термины близки на любом языке. Постараюсь выучить финский. - Но, это значит… Вы сможете воевать против своей страны? - Против большевиков я уже воевал. Почему бы не попытаться защитить клочок бывшей империи от красной заразы? К тому же надёжная граница скорее предотвратит, чем вызовет войну. Пэм смотрела во все глаза, в первый раз осознав, что перед ней не просто разорившийся аристократ, а офицер, воевавший за свою страну и убеждения. Может быть, поэтому он так не похож на знакомую почти водевильную фигуру охотника за приданым? Тихо промолвила: - Вы говорите горячее, чем о жене. - Я думаю и о ней. Она не любила бы человека, бросившего долг ради тёплого уголка. Я делал, что мог, она одна осталась у меня. Теперь я больше всего на свете хочу встретиться с ней, но… Собеседница терпеливо ждала, пока Владимир подбирал слова: - Не хочу быть ей обузой. Бог весть, как она устроилась и когда работу смогу найти я. Я должен иметь хоть сколько-нибудь денег на первое время. Тем более, - Владимир помрачнел, - если искать придётся долго. Зимой 1917 – 1918 большевики были в Хельсинки. Их скоро выгнали, они не успели всерьёз закрепиться и вряд ли трогали мирных жителей, но кто знает… Она взяла с собой драгоценности, но сохранила ли? Да и не так уж дорого они стоят. - Не дорого? Вы не были богаты? - Был, но в доме хранил дорогое скорее сердцу, чем кошельку. Самое ценное держал в банке, не работавшем в те дни, - барон усмехнулся, - получить с большевиков не надеюсь. Владимира захватили воспоминания: - Анна понимала, что дело серьёзно. Чувствовала. Но не уговаривала поехать с ней, а не на фронт. Заставила меня оставить себе пару вещиц. Если бы не они, мы бы с Вами сегодня не разговаривали, Пэм. Барон посмотрел прямо в лицо девушки, не догадываясь, как надежда сбросила следы несчастий и воспламенила глубокие синие глаза: - Нельзя тянуть дальше. На дорогу наскребу, а там – придётся рискнуть. Повезло же мне здесь, хотя приехал без гроша. Может быть, ещё хватит удачи. - Вы считаете себя везучим? - Конечно, - Владимир повернулся к горам, не заметив, что изумление девушки сменяется восхищением, - Мы с Анной успели обвенчаться, я отправил её в город, где могу найти. Выжил. Не калека. А теперь… - Вы удивительный человек, - мягко произнесла Пэм, - Столько пережили, но… Вас не сломать. - Спасибо на добром слове. На минуту задумались. Пэм вновь заговорила: - У нас в Америке уважают тех, кто умеет держаться. Папа, когда дарил мне деньги, смеялся – если разорится в пух, хоть родная дочь не даст умереть в канаве. Прибавлял, если ей не задурит голову какой-нибудь вертопрах. Неожиданно прибавила: - Вы бы ему понравились. Владимир засмеялся. - Я не умею делать деньги, кажется, это так называется? Девушка вздохнула: - Да, так. Робко спросила: - Сколько примерно стоит дорога и жизнь несколько месяцев? Тысячи долларов хватит? - Хватит и половины. - Только-то? Вы не откажетесь взять у меня? Для меня пустяки. Смутившись под строгим взглядом, зачастила: - Если Вам не приятно быть мне обязанным, потом вернёте. Когда сможете. Девушка осмелилась взглянуть на него прямо: - Вы сможете. Я верю в Вас. Владимир задумался. Чертовски не хотелось одалживаться, но Пэм так искренне хотела помочь… Надежда на близкую встречу с Анной, вспыхнувший шанс получить работу по профессии подкосили терпение. Он уговаривал себя, что месяц-другой не имеют значения после пяти лет, но вдруг решающим окажется единственный день, когда жена вдруг отчается, поверит в его смерть или неверность? Корф как будто со стороны услышал собственный голос: - Спасибо, Пэм. Я верну долг. --- Ещё неделя прошла в суете. Работал, пока управляющий не нанял другого шофёра, сдал машину, попрощался со служащими. Подарил цветы мадам Бреннер. Добрая женщина краснела, бледнела, безуспешно пыталась вспомнить, когда последний раз получала такой подарок и заставила барона взять бутылку её лучшей настойки. Корф прослушивал мотор в гараже, перед тем, как окончательно расстаться со своим автомобилем, когда к нему подошла Ольга. Как всегда бесцеремонно, спросила: - Ну что, надеетесь, Ваша дура Вас ждёт? - Она не дура. Лицо девушки стало ещё угрюмее, и она буркнула: - Тогда ждёт, коли жива, - повернулась на каблуках и ушла, не оглядываясь, оставив барона с желанием запустить в неё гаечный ключ. Господин Шварц выразил сожаление, что Владимир увольняется, и пожелал ему удачи. - Вы были своего рода достопримечательностью нашего отеля, - дружелюбный голос звучал иронично, но не обидно, - И по-прежнему весьма привлекаете дам. Корф не стал комментировать. - У нас здесь сложились разные мнения о Вашей дальнейшей судьбе, и с кем Вы её разделите. Прекрасная половина не сомневается, что Вы благополучно воссоединитесь с супругой, мужчины менее уверены. Ставки принимаются два к одному. Увидев ошеломлённое лицо бывшего работника, усмехнулся: - Знаете ли, мы люди простые, и не брезгуем простыми развлечениями вроде пари. - На меня ставят, как на скаковую лошадь? - Владимир почувствовал себя в самом дурацком положении. - Не принимайте близко к сердцу. - Вы правы. Моя жизнь здесь сложилась удачно. Во многом благодаря Вам, так что, - бывший офицер пожал плечами. Мужчины пожали друг другу руки, и Владимир покинул гостиницу. До отхода поезда оставалось время навестить Крыловых. Надежда Васильевна как бы между прочим спросила, хорошо ли говорит по-английски новый шофёр. Корф был неприятно поражён собственной тупостью, из-за которой не догадался, что с его появлением Крылову стали реже приглашать на работу, она потеряла выгодных клиенток, которыми в прошлом году были мисс Симмонс и её тётушка. Но всё же Надежде Васильевне жаль было, что единственный друг мужа уезжает. Николай скрывал грусть под бравадой и предложил выпить на дорогу. Владимир возразил: - Тебе уже хватит. - Откуда ты знаешь? – Крылов разгорячился. Его жена не выдержала и вышла из комнаты. Николай сделал усилие и встал. - Я не просил учить меня. Следующие слова прозвучали неожиданно и горько: - Для неё лучше будет, если я скорее сопьюсь до смерти. - Что ты мелешь! – Владимир еле сдержался, чтобы не закричать и сделал шаг в его сторону, - Зачем ей жить без тебя? Николай посмотрел другу в глаза. - Ты меня не ударишь. Понимаешь, что стою, но не можешь ударить калеку, ковыляющего на протезе. Легче читать проповеди. Повернулся к окну: - Ты счастливее меня. - Пока не знаю. Бывший капитан усмехнулся: - Боишься, благоверная не дождалась? Ничего, найдёшь другую. От желающих и сейчас отбою нет. Городок маленький, в пивной рассказывали, как на тебя девки вешаются. Ещё выбирать будешь побогаче. - Ты нарочно оскорбляешь меня? Хочешь, чтобы я тебе врезал? Не надейся. Уймись. Николай не ответил, продолжая смотреть в окно. Владимир вышел из комнаты и попрощался с Надеждой Васильевной, тихо сидевший на скамейке у крыльца. На станции увидел Пэм. Девушка пыталась казаться весёлой, как обычно. Протараторила, что заскочила по дороге на ярмарку в соседний городок, пожаловалась на бестолковость нового шофёра. Владимир вставил пару слов о мадам Крылов, надеясь, что Пэм вспомнит про неё. Но девушке было не до экскурсий. Её оживления хватило ненадолго. Не смея поднять глаза, робко спросила: - Вы точно не вернётесь? - Едва ли. Как бы ни сложилось, мне незачем возвращаться. - Но Вы напишете? – милое лицо с вздёрнутым носиком осветилось надеждой. - Конечно. Я ведь должен вернуть Вам долг. - Напишите, как Вы. Я буду в отеле ещё не меньше месяца. Два или три. Потом оставлю адрес, куда уеду. Напишите, пожалуйста, - в голосе Пэм так непривычно было услышать нотки мольбы. Владимир мягко ответил: - Я напишу Вам, обещаю. Подумав, решил предупредить: - Будьте поосторожнее с Вашей подругой. Бог весть чего можно ожидать от неё. Американка вздохнула: - Не сердитесь на неё. Она страшно разочаровалась недавно. - И пользуется случаем сорвать злость? - рука непроизвольно потянулась к щеке, - Тем более, будьте осторожны. К Пэм вернулось лукавство: - Сегодня Ольга заявила, что я могу спокойно ехать провожать Вас. Она не будет за мной следить и подглядывать. - Ладно подглядывать, - Владимир не знал, насколько серьёзно Евсеева может сделать предложение помочь окрутить богатую невесту в обмен на комиссионные менее щепетильному, чем барон, человеку, и замялся. Мисс Симмонс как будто угадала. - Ольга такая чудная. За пять минут даёт два противоположных совета. - Вот как? И что она советовала сегодня? Пэм фыркнула: - Сначала – поехать на Ривьеру, где вокруг меня будут виться аристократы. Я переспросила, действительно ли стоит, а она возьми и ответь: «Даром время потеряешь». Девушка умолчала, что перед тем, как дать свой совет, подруга заметила: «Киснешь, что Корф уезжает?», а мест назвала несколько, где можно найти именно русских. Отчаявшись угадать, во что может вовлечь славную малышку непредсказуемая Евсеева, Владимир ограничился фразой: - Советуйтесь лучше с папой. Мисс Симмонс звонко рассмеялась. - Вы всё-таки безнадёжно старомодны! Но вот и Ваш поезд, Владимир - смех растаял. Имя девушка произнесла старательно, немного нараспев. Напоследок, извинившись за старомодность, барон поцеловал ей руку, и сел в вагон. Девушка осталась на перроне, не сдерживая более слёз. --- В Хельсинки паром пришёл ранним утром. Владимир оставил саквояж на вокзале и отправился в город, пытаясь вспомнить всё, что он видел в далёкой прошлой жизни в столице бывшего Великого герцогства. Опрятные улицы, дома в центральной части были ему знакомы, но основной язык вывесок – уже нет. Остались на шведском, на русском – куда меньше. Вот и центральная площадь, Успенский собор, памятник Александру. Владимир решил, что попытает счастья сначала в полковом госпитале, дорогу к которому знал хорошо, а потом поговорит со священником. Может быть, Анна посещает службы, хотя бы воскресные. Госпиталя не было. В здание размещалась обычная больница, название которой не говорило ничего. Вздохнув, вошёл внутрь. За столом сидела молодая довольно крупная светловолосая женщина. Любезно улыбнулась и что-то спросила. Наверное, по-фински. Барон не разобрал ни слова, развёл руками, попытался ответить по-немецки, но Бог весть, знала ли она хотя бы шведский. Попробовал и по-русски – без результата. Раздельно произнёс – «Анна Корф, безнадёжно переспросил – «Вы знаете Анну Корф?». Девушка искренне хотела помочь и виновато хлопала глазами. Потом вдруг встала, вышла куда-то и вернулась с пожилой дамой в строгом платье и белом платке с красным крестом. Женщина испытующе посмотрела на пришельца и спросила на чистейшем русском: - Вы кого-то ищете? - Да. У Вас служит Анна Корф? - Служит. Сестра Корф – ассистентка доктора Хонконена. У Владимира потемнело в глазах, он боялся поверить, что разыскать Анну оказалось так легко. Едва узнавая собственный голос, спросил: - Где её найти? Женщина открыла какую-то книгу: - Заступает на дежурство через полтора часа. Ещё полтора часа! Дама участливо спросила: - Вам нехорошо? - Нет, что Вы, спасибо. - Можете подождать её здесь. Простите, кто она Вам? - Жена. Моя жена. Извините, я не представился – Владимир Корф. - Ирина Лундстрем, - женщина тепло улыбнулась, - Она живёт недалеко, минут двадцать пешком. Вы успеете застать её дома, если пойдёте прямо сейчас. - Да, да, конечно, пожалуйста, скажите, как дойти, - торопливо попросил барон. Сестра Лундстрем назвала адрес и объяснила дорогу. Владимир шёл быстро. Дом оказался, по меркам Хельсинки, довольно большим – целых три этажа, но явно скромным. Похоже, что-то вроде доходного. Анна снимала квартиру на втором. Едва Корф зашёл в парадное, ноги стали ватными. Их разделяет только лестница… Сердце бешено стучало, когда он решился сделать первый шаг по ступенькам, и услышал – наверху хлопнула дверь. Барон замер, узнавая родной нежный голос: - Как тебе не стыдно, вчера не хотел засыпать, а сегодня едва тебя добудилась. Ещё немного, и я опоздаю на службу. Кому она может говорить? Владимир почувствовал бесконечную усталость. Столько лет он надеялся на встречу – только для этого? Услышать, как ласково она обращается к другому? Уйти, оставить её, не тревожить? В госпитале сестра Корф узнает, что он искал её… Зачем? Он стоял у двери, в тени, слабо надеясь, что обознался. Мрачно убеждал себя в ошибке, прежде чем услышать ответные слова человека, с которым Анна провела ночь. Услышал: - Ещё рано, - недовольный голос оказался слишком тонким для мужского, а шаги… Как ни легко ступала жена, шаги её спутника были легче. Владимир едва дышал, только слушал: - Смотри, совсем светло, - любимый голос, который муж уже не боялся узнать. - Сейчас и ночью светло, - не сдавался упрямец. Две фигуры показались на площадке. Тоненькая женщина вела за руку мальчика, протирающего глаза, повернув голову к нему и не замечая, что на них из тени смотрит высокий путник. Не сойдя с последних ступенек, обнаружила – кто-то ждёт её. Спросила – он не понял, просто сделал шаг вперёд, к свету. Анна застыла: - Ты? Владимир не мог произнести ни слова. Они глядели друг на друга, лихорадочно узнавая, страшась проснуться, в головах звенело одно: «Выжили, выжили, выжили…». Обиженный голосок прорвал окутавшую их пелену: - А ты говорила - опоздаешь! Барон наклонился, взял на руки сына, поднял, заглянул во внимательные светлые глаза: - Ты мне кого-то напоминаешь. - Посмотри в зеркало, Володя, - тихо вымолвила Анна. - Ты хотела сказать - вспомни, что видел в зеркале двадцать пять лет назад, - вздохнул в ответ муж, и, обращаясь к ребёнку: - Как тебя зовут? - Иван Корф. А Вас? – мальчик явно не решил, нравится ли ему незнакомец, и смотрел, строго нахмурившись. - Владимир Корф. Ты будешь звать меня папой. - Ты вернулся с войны? – детские глаза округлились, и, с надеждой: - Насовсем? - Да, - мужчина прижал мальчика к себя, едва различая сквозь слёзы, как счастливо Анна переводит взгляд с одного на другого. Жена уткнулась лбом в плечо Владимира и, будто извиняясь, пробормотала: - Мне действительно нельзя опаздывать. Мы обычно идём долго, я завожу его до вечера к одной финке, и я обязана подготовить записи к обходу, переодеться. Вчера была сложная операция, я не могу подвести доктора Хонконена. Он будет волноваться. Барон улыбнулся: - Не оправдывайся. Я довольно побывал в госпиталях. Идём. --- По дороге Анна пыталась расспрашивать, когда он приехал, сразу ли нашёл их, был ли ранен. Владимир сбивчиво отвечал то ей, то сыну – есть ли у него настоящий пистолет и летал ли на аэроплане. Пришлось ограничиться признанием, что стрелял из больших пушек. Счастливый отец не выпускал мальчика из рук, и они скоро увидели здание госпиталя, когда Анна сказала: - Нам сюда, за угол. Пирья живёт через два дома. Я, и ещё несколько женщин, работающих в больнице, оставляем у неё детей, забираем на обратном пути. У неё небольшой садик, есть, где поиграть. Выходит недорого. - Зачем? Мы вернёмся и подождём тебя дома. Заодно познакомимся поближе. Но у Ванечки оказались свои планы. Он запротестовал: - У Кайсы сегодня день рождения! Она обещала вишнёвый пирог. - Сластёна, - мать потёрлась носом о нежную щёчку. Пришлось уступить. Пирья оказалась добродушной старухой, явно обрадовавшейся за Анну, когда та представила мужа. Ещё несколько минут рядом. Владимир потребовал, чтобы и Анна рассказала о себе. Он больше не скажет ни слова. Жена улыбнулась: - Нескольких минут не хватит. Обход пропустить нельзя, но потом доктор Хонконен меня отпустит. Он очень добрый и порядочный человек, прекрасный хирург. Сонечке повезло. - Сонечке? - Долгорукой. Корф ничего не понимал. Анна объяснила: - В декабре 1917 уже было ясно, что финны отделятся. А что в России – мы здесь боялись и думать. Сонечка нашла меня через церковь. Лиза боялась, что белые вот-вот возьмут Петроград с юга, почему-то была уверена – казаки устроят резню и не разберут княжон. Кто ей наговорил – не знаю. Сама собралась сражаться, вместе с мужем, а Соню чуть ли не последним поездом отправила сюда, переждать. Напутствовала, что скоро и в Финляндии победит революция, так что не важно, что там задумали финны. - Лиза вышла замуж? - Да. За кого-то из красных, - Анна вздохнула, - едва ли они венчались. Печально продолжила: - Бедная Соня! Что ей пришлось пережить! Я доехала спокойно, а у неё всё отобрали на границе. Была так напугана, когда мы встретились, плакала. Мы стали жить вместе, я помогла ей устроиться в госпиталь. Рук не хватало. У неё плохо получалось, зато она познакомилась с доктором Хонконеном. Они поженились, уже двое детей. - Ей действительно повезло, - скитания научили барона без всякой насмешки считать, что княжне Долгорукой из Санкт-Петербурга – большая удача стать докторшей Хонконен в Хельсинки. - Володя, мне пора. Возьми ключи. Надеюсь вернуться часа через два. Супруги обнялись и расстались. На целых два бесконечных часа. --- Корф забрал вещи и вернулся в квартиру Анны. По дороге его внимание привлекла красочная витрина магазина игрушек. Город просыпался, и приказчик радостно приветствовал первого покупателя, лопоча на трёх языках сразу. Владимир сходу отверг маленькие автомобили, долго выбирал между кораблём и аэропланом. Остановился на серебристом аэроплане. Никаких пушек. Пытался пересчитать марки в доллары или франки, бросил. Обмененных в порту денег хватало с избытком, ни о чём другом он не хотел думать. Квартирка оказалась небольшой и аккуратной, как хозяйка. Каждая вещь лежит чинно, кроме игрушек, пребывающих в беспорядке. Или это лишь видимость, а на самом деле у каждого предмета, принадлежащего сыну, есть своё место, смысл которого знает только маленький хозяин? Владимир вспомнил, как безуспешно пытался доказать няньке, что солдатики должны быть на посту, а не в коробке. Машинок барон насчитал три. Нечто, изображавшее шикарный роллс-ройс, везло одного медвежонка в гости к другому. А вот эта, побольше, конечно, предназначена для обеспечения припасами крепости из кубиков. На третью чуть не наступил и уже не мог нафантазировать ей цель. С сожалением повертел в руках и бережно поставил рядом с первой. Крошечная гостиная с уютным, но маленьким диваном. На столе – фотография. Такая же, как у него, только в рамке за стеклом. В той же рамке – серьёзный Ванечка, лет двух, и он же, постарше, почти как сейчас – смеётся. Как он прекрасно смеётся! В спальне две кровати. Одна – детская, другая, пожалуй, узковата… Кухня, ванная… Ванная! С ещё мокрыми волосами вышел покурить. В чистенькой квартире не нашлось ни одной пепельницы, а на лестнице Корф разглядел что-то подобное. Оказался не один. Неопрятная женщина средних лет задумчиво потягивала сигарету, разглядывая незнакомца, подслеповато прищуриваясь. - Вы друг Анны? – угадала в нём русского. - Я… Та перебила: - Не беспокойтесь, мне и в голову не придёт её осуждать. Сколько можно одной, в её годы, да ещё ребёнка тянуть. Бедняжка так рано овдовела. - Овдовела? – Владимир не знал, что и подумать, - Почему Вы решили, что её муж умер? - Думаете, жив, после стольких-то лет войны? Ошарашенный барон растерял слова, и женщина опять опередила его: - У неё есть полное право считать себя свободной. - Едва ли. - Вот как? Тогда зачем Вы явились морочить ей голову? Убирались бы поскорее. Глупышке пора взяться за ум. Чего ждать? Корф давно или на том свете, или пригрелся с другой. В очках я способна разглядывать фотографии. Интересный был мужчина, но тем хуже для неё. - Почему? Странная особа поморщилась: - Неужели не ясно? Сколько раз я её учила – прождёшь, пока не превратишься в старую швабру вроде меня. Да видать, зря. С неожиданной яростью: - Вы здесь зачем, если думаете, что она не вдова? Поразвлечься денёк-другой, и в кусты? Сегодня же посоветую гнать Вас в шею. Её нужен солидный человек, который бы заботился о ней и мальчишке. Она хоть и пигалица, но прехорошенькая, вполне может кого-нибудь всерьёз подцепить. Убирайтесь. Женщина не желала слушать никого, кроме себя, Владимиру с трудом сумел прервать поток сердитых слов: - Я буду заботиться об Анне и Ванечке, хотя она и не вдова. Собеседница хмуро размышляла. Бог весть, пришла ли к утешительным выводам, но представиться соизволила: - Галина Степановна Стрешнева, - с изрядной иронией, - сахарозаводчица, бывшая. - Владимир Иванович Корф. Барон. Бывший. Его имя произвело разительную перемену. Женщина судорожно сглотнула, неприятная ухмылка сползла, глаза сузились в новой попытке разглядеть его лицо. Губы затряслись, Владимир едва разобрал: «Дождалась…», как соседка, не прощаясь, бросилась вверх по лестнице. Тяжело стукнула дверь. --- Через четверть часа Анна вернулась. С какой-то объёмистой сумкой. Первый вопрос был: - Ты голоден? Пять минут назад Владимир не думал об этом, но тут же понял, да. Чертовски голоден. Кивнул. - Я купила ветчины, сейчас порежу c зеленью. Чуть извиняясь: - Я мало готовлю. В основном Ванечке. Обедаю в больнице. И ещё…, - из сумки появилась коробка. С маленьким серебристым аэропланом. - Подари Ванечке. Его всякий раз не оттянуть от витрины. Владимир молча достал собственную покупку. Анна счастливо засмеялась: - Обменяем на что-нибудь ещё. - Дарить Кайсе, пожалуй, не стоит, - улыбнулся счастливый отец. - Ей сегодня приготовлена кукла. Корф хотел сказать, что для его голода ветчины не достаточно, но Анна твёрдо решила сначала накормить мужа. Велела сесть за стол и не мешать. Он любовался ею, слушая столько раз снившийся голос, узнавая, как много у Вани друзей, как хорошо он говорит и по-русски, и по-фински, знает даже немного шведских слов. Владимир не сводил с неё глаз и застал врасплох: - Ты зря подстригла свои чудесные волосы. На секунду любимая прервала своё занятие, подняла глаза от почти готового салата и засмеялась: - Некого было спросить. Прежде, чем приступить к позднему завтраку, Корф попросил жену, пока он ест, рассказать, знает ли она о судьбе офицеров Лифляндского полка, прежде всего о его старшем друге, с письмом к которому отправил её когда-то в Гельсинфорс. - Сергей Антонович сразу присоединился к Маннергейму, на севере, когда правительство бежало из Хельсинки. И теперь ещё служит, хотя больше преподаёт. Сильно сдал после смерти жены. Мы с Ванечкой иногда навещаем его, правда, нечасто. Он живёт на другом конце города, приходится ездить на трамвае. Недавно вспоминал тебя. - Да? - В финской армии много русских офицеров. В основном, конечно, лифляндцы, но есть и русские, воевавшие в 20-м. Сергей Антонович жалуется, что без Маннергейма правительство выделяет военным слишком мало денег, но даже оно задумалось, как уберечься от большевиков. - Анна, это очень важно, - Владимир отложил вилку, - я читал в газете о планах строительства защитных сооружений. - Я мало в этом понимаю. Слышала, хотят строить, но когда начнут – едва ли скоро. Большевики пока притихли, своих забот полно после гражданской. - Надолго ли? Им нельзя доверять. Анна пожала плечами. - Тебе лучше поговорить с ним. Он жаловался, что специалистов в Финляндии мало, приглашать дорого, тем более пока только планы. И иностранцы не знают финский. - Поможешь мне выучить? - Конечно. - Кто бы мог подумать, что наша жизнь будет сильно зависеть от знания чухонского, - усмехнулся барон, потом прибавил: - Мне нужно повидаться с ним как можно скорее. Жена стала вспоминать, по каким дням старик свободен и, немного упавшим голосом, застанут ли они его, если выйдут прямо сейчас, но большая ладонь ласково накрыла изящную ручку: - Не спеши так. Побудем немного вдвоём, - Анне чуть смущённо кивнула. После чая перешли в гостиную, на диван. Серебряный голос пытался рассказать что-то ещё, но его прервал хрипловатый шёпот: - Потом, потом, - не утратившие сноровки пальцы расстёгивали блузку на груди женщины. - Ты изменился меньше, чем мир, - откликнулась Анна, выскальзывая из рукавов. - Огорчена? – пробормотал истосковавшийся муж между поцелуями, которыми жадно покрывал любимое лицо, шею, хрупкие плечи. - Нисколечко, - тонкие пальчики зарылись в густые волосы долгожданного мужчины. --- Потом, утомлённые, они лежали на кровати, оказавшейся достаточно широкой для двоих, тесно прижавшихся друг к другу. Владимир рассказывал о своих скитаниях, не вдаваясь во многие подробности. Анне, хотя она провела эти годы почти на одном месте, пришлось перенести не так уж и мало. - Первой зимой было страшно. Мы с Сонечкой порой неделями не уходили из госпиталя. К счастью, его не тронули, а к маю от большевиков и духа не осталось. Мне было тяжело работать, хотя посадили за бумаги. Решила продать что-нибудь из драгоценностей. - Правильно. - Продавали больше, чем покупали. Я поговорила с Ириной Александровной, ты её видел с утра, и с доктором. У его родственников – ферма, всего пара часов на поезде. Отдала им браслеты и прожила год с небольшим, пока Ванечка не встал на ножки. Не уверена, что браслеты столько стоили, но хозяева очень славные, простые крестьяне, ужасно горды своим родственником – настоящим врачом. Я помогала им по хозяйству. Теперь умею доить коров. И готовить рыбу в сливках. - Что? Как это можно есть? Кошмар… Анна засмеялась: - Поначалу боялась и пробовать. Анне-Лиза настаивала. Она уверена – в детстве меня морили голодом, и следила, чтобы я наверстала упущенное. Оставшаяся, несмотря на старания финки, худенькой, женщина вспоминала с неизбывной теплотой: - Хозяйка знала, что делала. Мне нужно было кормить Ванечку. Я и сейчас отвожу его к ним летом на месяц. Там замечательно, огромное озеро, лес, луга… Продолжала: - Потом вернулись в город. Доктор рекомендовал меня на курсы. Ванечку оставляла то у Сони, то с нянькой. Самые тяжёлые месяцы. Не хотела одалживать, подрабатывала по воскресеньям в кинотеатре, тапёром. Владимир ласково погладил белокурую голову и нежно упрекнул: - Продала бы что-нибудь ещё. - Зачем, раз могла хоть как-нибудь работать? Ванечка подрастёт, нужно будет отдавать его в школу. Ты знаешь, я всегда любила играть. Скорее отдыхала после курсов. Не будь в зале так душно… Да что теперь, давно в прошлом, слава Богу. Сейчас куда легче. Доктор Хонконен взял меня ассистенткой, зарабатываю неплохо. Остались несколько колец, кулон и изумрудные серьги. И брошка, та самая, помнишь, ей лет сто пятьдесят. - Ты богаче меня. До Швейцарии я добрался без гроша. Посмотрел в глаза жене: - Ты умница, что заставила меня оставить хоть что-нибудь ценное. Анна провела рукой по серьёзному лицу мужа: - Главное, мы вместе. Теперь я ничего не боюсь. Корф помолчал и признался: - Мне пришлось взять в долг на дорогу. Не хочу тянуть с возвратом, - ещё меньше Владимир хотел говорить, что его кредитор – юная девушка. К счастью, Анна не спросила имени, похоже, подумала, что деньги он взял у Крыловых. Так же серьёзно ответила: - Конечно. Твоему другу не легче, чем тебе. Муж не стал рассеивать её заблуждение. - Как только определюсь с работой, вышлю деньги. Месяц-другой не имеют значения, но затягивать не стану. В худшем случае придётся расстаться с серьгами или кулоном. Анна обняла его крепче: - Бог с ними. Как же я скучала по тебе… - Не сильнее, чем я, - их губы сблизились. --- Через полчаса Владимир размышлял вслух: - Как ты думаешь, вишнёвый пирог уже съеден? - Остались одни косточки, - засмеялась жена, - Нам пора одеваться. КОНЕЦ Для тех, кому не даёт покоя Ольга, добавляю эпилог. На мой взгляд, он лишний. Но судите сами. ЭПИЛОГ Ольга курила, глядя в окно гостиной роскошного номера мисс Симмонс, пока хозяйка дочитала письмо. Не оборачиваясь, спросила: - Что пишет Корф? - Почему ты решила… - Пэм бросила возражения, вспомнив, что ей не провести подругу. Евсеева ухмыльнулась и изволила объяснить: - Ты последние недели проявляла необычайный интерес к почте, а на сегодняшнее письмо набросилась, как ястреб. Бросив взгляд на печальную подругу, уточнила: - Плохие новости? Пэм попыталась улыбнуться. - Вовсе нет. Он нашёл жену. У них есть сын, Владимир не знал и теперь очень счастлив. Учит финский, договорился, что начнёт работать, как только сможет прилично объясняться. Через пару месяцев осилит этот дьявольский язык. Осталось кое-что из драгоценностей, так что деньги он уже выслал. Ольга подняла брови: - Ты дала ему в долг? Американка кивнула. - Вчера получила обратно, переводом. Вздохнула: - Наверное, он нарочно деньги отправил раньше, чем письмо. Став лицом к окну, Ольга протянула: - Забавно. - Неужели ты сомневалась, что он отдаст? - Самое смешное, что нет. Ещё меньше – что он будет жаловаться тебе, если не найдёт работу. Пэм встрепенулась: - Ты думаешь, что он… Её собеседница расхохоталась: - Не собралась ли лететь в Хельсинки проверять? Не стоит, тебя там не ждут. Про жену, тем более ребёнка, не соврал, даже если приукрасил насчёт работы и драгоценностей. Глядя на непривычно поникшую мисс Симмонс, опытная подруга неожиданно мягко тронула её за плечо: - Не горюй, Пэм. Жаль, но пройдёт. Пришлось бы хуже, обожгись ты с подонком. Чтобы отвлечься, американка спросила: - Ты мне намекала, что разочаровалась в ком-то, но толком ничего… - Было бы что, - Ольга вернулась к резкости, - История до тошноты заурядная. Богатая дура и бедный пройдоха с подвешенным языком. Мой папаша не прочь обзавестись знатным зятем, так что привечал всяких бывших. Конечно, не тех, кто лучше мусор пойдёт убирать, чем пресмыкаться за деньги. Он ненавидит людей, о которых не получится вытереть ноги. Короче, крутились вокруг меня… - у девушки перехватило дыхание. Пэм догадалась, что старая боль не остыла, и заполнила паузу неумелой попыткой поменять тему: - Мне казалось, ты недолюбливаешь Корфа, - не услышав ответа от глядящей в прошлое девушки, - или… - Ни то, ни другое, - отрезала Евсеева, - Просто… Он такой, каким мне казался один человек, - ни ненависти, ни презрения, одна лишь горечь звучала в увядшем голосе. Мисс Симмонс стеснялась спросить, но её гостья нуждалась в слушателе. - Я всё смеялась над пыжащимися болванами, но… Один до меня достучался. Сейчас вспомню, что я в нём нашла? А тогда… Подлец решил действовать наверняка, затащил меня в постель, чтобы потом не отвертелась. Не морщи лобик, подруга. Ничего не скажешь, что я бы сама не знала. Влюбилась очертя голову, вздумала доказать, что доверяю ему… Дура, дура, дура! – девушка задохнулась. Воспоминания всё ещё кровоточили. Овладев собой, Ольга продолжила: - Обещал на другой же день поговорить с отцом и просить моей руки. Поговорил… Вечером папаша заявился ко мне, стал орать. Даже не на то, что я, как это называется, пала, а что мой любовник слишком дорого запросил. Не договорились о приданом, он без титула, хотя и из хорошей семьи, - презрительная пауза, - подлец и выложил, что просит как раз мало за женщиной, которая и так уже его. Пэм слушала, приоткрыв рот, не перебивая. - Я окаменела, не верила, но пришлось. Не знаю, как не разревелась. Папаша удивился, с чего я такая спокойная? Мне удалось собраться и я сказала – бояться нечего, тот будет держать язык за зубами. Пусть не вмешивается, не предпринимает ничего, я его денег в обиду не дам. Не знаю, что подумал, но ушёл. До конца дня еле выдержала. К счастью, мой братец был дома и не слишком пьян. То, что надо – не трезвый, но и не в стельку. Стала болтать с ним – обормота хлебом не корми, дай похвастаться. Женщинами, конечно, в первую голову. Привирает, но кое-что я из него полезное вытянуть надеялась. Сколько шикарным шлюхам платят. Подлила, он и ляпнул, как перехватил одну у приятеля. У меня, к счастью, старая привычка подкапливать наличные, зря ты смеёшься, когда я торгуюсь. Вечером гостя встретила, как ни в чём не бывало. Сказала, что папаша пока упрямится, но уже мякнет. Главное, не торопить, а пока… Он поверил. Ещё утро не наступило, я его выставила и всучила купюры, дескать, в услугах его больше не нуждаюсь. Наивно надеялась получить их обратно в лицо. Сначала, конечно, он пытался держать фасон, возмущался, а деньги как взял в руку, так и не выпускал. Пугал, что мне делать нечего, кроме как клянчить у папаши приданое для него, только… Догадался, плевать мне на сплетни. Кроме того, что сейчас, ни гроша не получит. Я ему заявила, что он в постели так-себе, первый раз думала - мне не разобрать, а теперь понимаю, никакого от него удовольствия не предвидится, так что пусть проваливает. Куплю и получше. Пэм ойкнула: - Всё-таки взял? - Конечно. Напоследок важно вымолвил, что если бы не обстоятельства, никогда не связался бы с такой вульгарной особой, в прежние времена и на одну бы ночь не снизошёл. А купюры тихонько перекочевали в карман, как будто невзначай, да там и забылись. Потерявшая на время дар речи американка горячо убеждала подругу: - Владимир никогда бы так не поступил! - Не трать пыл. Знаю не хуже тебя. Не хотела верить, что бывают люди даже среди бывших. Будь такая умная, как ты обо мне думаешь, разницу сразу бы увидела. Те, что тогда вокруг меня увивались, только и знали, что жаловаться исподволь, какими были раньше. Гордость строили, отцом брезговали за глаза. Одалживаться и угоститься не брезговали. Будто честь ему делали, кто-то себе в заслугу ставил, что терпит ради семьи общество сомнительных особ. Нет, чтобы стиснуть зубы и пойти работать, наплевав на белые руки, а не унижаться ради подачек. Американка широко раскрытыми глазами смотрела на Ольгу, понимая, что должна возмутиться её циничной выходкой, но против воли восхищаясь: - Ты сильная. Я бы так не смогла. - Ты бы и глупости моей не отмочила, милочка. Девушки помолчали. Евсеева неожиданно улыбнулась. - Знаешь, Пэм, меня почему-то веселит, что, оценивай всех их на торгах, Корф даже внешне потянул бы больше любого из моих знакомых, без исключений. - Он не продаётся, - откликнулась та. - Смешная штука жизнь. - Угу. - Будь наш приятель другим, не лицом или фигурой, ты понимаешь, мог бы достаться тебе или мне, всё равно. И не был бы нужен ни тебе, ни мне. Пэм начала вздох, но выдохнула, уже смеясь: - Как всегда, в точку. Подхваченного от Ольги веселья хватило ненадолго. - Счастливая его жена. Он так её любит. Скисла и Ольга. - Да… Вновь задумались каждая про себя, но об одном. Первой молчание прервала Пэм. - Я побаивалась одно время, что ты устроишь ему каверзу. Извини. Ольга махнула рукой: - Пустяки. Гадостей наговорила, только и всего. Забыл уже. И расцарапала. - Да ну? То-то он щеки коснулся, когда мы прощались на станции и говорили о тебе. Собеседница фыркнула: - Всё-то ты помнишь. Что ещё говорил? Пэм спохватилась: - О мадам Крылов, она ездила с нами на экскурсии в прошлом году. Она, кажется, жена его друга, и ей нужна работа. А я и забыла, - американка расстроилась, развеселив подругу. - Какая непослушная нехорошая девочка. Придётся срочно объехать с ней всю Швейцарию. Посерьезнела: - Небось, намекал, чтобы ты от меня подальше держалась? - Ну, да, немного. Велел советоваться с папой. - С вами не соскучишься, с обоими! Даже без твоего папы. - А ты знаешь, - Пэм призадумалась, - я действительно скучаю по папе. - Возвращайся в Америку, милочка. После экскурсий с мадам Крылов, разумеется. С удивлением Пэм отметила, что в голосе приобнявшей её Ольги нет обычного сарказма, а улыбку сегодня нельзя назвать кривой. - Знаешь что, - решительной американке пришла в голову новая идея, - Поезжай со мной. Твой отец не будет возражать, если ты погостишь у нас в Брайтоне. - Ещё бы! – губы вновь скривились, затем Ольга тепло поблагодарила подругу. Но ехидная натура взяла своё: - Не боишься, что я вознамерюсь стать твоей мачехой? Пэм подмигнула: - Мой папа не так прост. За ним охотниц не меньше, чем за мной – охотников. Я за него спокойна. - Не зарекайся. Мисс Симмонс хихикнула. - Если ты так ловка, что сумеешь его окрутить, вы отлично поладите. Бегать перед тобой на задних лапках не будет, не надейся. - Мне ни к чему двуногая комнатная собачонка. Тебе тоже. ОПЯТЬ КОНЕЦ