Чур меня!

Автор: Зануда Название: Чур меня! Рейтинг: PG Жанр: стеб/бред на тему БН Герои: БН Сюжет: Альтернативное развитие момента вокруг дуэли М+В. ________________________________________________________________________ Эпиграф: Дневник Корфа: Понедельник - скучно. Вторник - весь бал гонялся за фавориткой цесаревича. Не поймал. Среда - Стрелялся с цесаревичем из-за его фаворитки. Скверно получилось. Четверг - Весь день бегал за Лизой Долгорукой. Не поймал. Пятница - Стрелялся с адьютантом цесаревича из-за Лизы Долгорукой. Скверно получилось. Суббота - Весь день бегал от ведомства Бенкендорфа. Не поймали. Воскресенье - Стрелялся с Бенкендорфом. Скверно получилось. Понедельник - скучно. (столичный анекдот) Эх, Мишель, Мишель, ну что же тебя так угораздило. И меня не лучше. Все беды от них. Теперь стреляться... Ну глупо же, сам понимаю, но не могу я проиграть, просто не - мо - гу. Даже согласен, чтобы она была ничьей, но только не с кем бы то ни было другим. У – у - у, зараза белокурая. Всю жизнь из- за нее покоя не знал. А может, ее пристрелить? Похороним, всплакнем вдвоем с Мишелем, цветочки на могилку, все чин-чином. Морды друг другу набьем, помиримся, вдовцы соломенные, напьемся, как в старое время и все! ВСЕ! А пригреться захочу - только свиснуть. Полька спит и видит, да и не одна она... Эх, жизнь пойдет... Владимир размечтался было, но опомнился. Да. Причинить Анне физическую боль он не может. Нахамить, оскорбить, до слез довести - это с дорогой душой, но ударить - нет. А уж убить... Эх, грустно... Он ехал от Долгоруких. Просил князей, и отца, и сына, быть его секундантами в дуэли с Репниным, но те, проявив редкое единодушие, наотрез отказались. Различие было лишь в форме отказа: Андрей вежливо попросил валять дурака без его непосредственного участия, старик же князь выдал Корфу по полной, что думает о молодых и безответственных вертопрахах. Образам и выражениям же его позавидовали бы флотские адмиралы. Ну вот. И стреляться-то не по правилам придется... Никакой романтики. Снег пошел... Скроет все следы, приглушит звуки. Неожиданно Владимиру захотелось очнуться и оказаться в другой сказке. Чтобы дом его был нормальным домом, а не балаганом с музыкой и клоунами один на другом. Чтобы дома его ждали... И не эта заторможенная Несмеяна со стойкими к нему предубеждениями, а какая- нибудь Спящая красавица. Чмок в губки и понеслась... Чтобы в родне у него были обычные приятные люди, а не Баба-Яга местного разлива. Чтобы семейство соседей представлялось милыми очаровашками, а не Змеем Горынычем о трех головах (Мария Алексевна - плюет ядом, Петр Михалыч - пышет паром, Андрей весь в терзаниях - сам грызет себя за..., ну да ладно). Чтобы вместо Забалуева в уезде мелким пакостником был барабашка, святой водой плеснуть и все! Он размечтался, расслабившись в седле, блаженно закрыв глаза, ловя лицом тающие снежинки. Лошадь, мягко ступая, шла по знакомой дороге домой. Внезапно она дернулась в сторону. Корф опомнился. На дороге стояла Сычиха. - Ну что, племянничек, не иначе опять в петлю лезть собрался. Мало ты горя людям натворил. - Отстань, не до тебя нынче. - А когда до меня будет? - она хитро прищурилась. - А никогда, ведьма старая. Вечно лезешь, вечно от тебя только беды. - Ой ли? А не я ли тебя предупреждала, а не от тебя ли другим еще больше горя? И отцу твоему за Порогом покоя нет, пока за ум не возьмешься. - Перестань бред нести, - бросил Корф, вздрогнув. - Да ты, милок, бред от яви сейчас не отличишь, сколь не пыжься. Спесь глаза застит. Оттого здраво решать не можешь, только людей смешишь. - Это кто же посмел надо мной смеяться? – Владимир вспылил всерьез. - А меня мало? Других назвать? Что и их к барьеру, как друга? Он ведь лишь в том виноват, что ты ему дорог. - Хватит лезть. Сам решу. - Уж точно. - на ее ехидстве можно было тесто замешивать. - А что решать ту можешь, коли трезво мыслись не в состоянии? - Это я то не трезвый?! - Владимир возмутился, - Да я с утра.. почти ничего... - Ага, то- то за версту перегаром тянет, лес не подожги. - Уйди с дороги! - заорал барон. - Так нет меня. – Сычиха резко шагнула вперед и ... прошла сквозь морду лошади. - Чур меня! Морок. – Владимир перекрестился. Волосы под шапкой зашевелились. - Он, родимый. Ну да я тебе помочь пришла. Ты сейчас живых от глюков все одно не отличаешь, а в себе и подавно не разберешься. Вот тебе зелье верное. На ночь выпьешь, вопрос задашь – ответ и увидишь. Только уж что попало-то не спрашивай. Или забоишься? – она ехидно прищурилась. - Я!? Да никогда! – гордо выпрямился Корф и почему-то упал с коня. В основном попал в сугроб. - Эх, легко тебя купить, Володя. - грустно донеслось их темноты. Когда он выполз из сугроба, глюк тетушки уже исчез, а на его месте оказался холщовый мешочек с бутылкой внутри. Владимир хмыкнул. Но взял. Домой он приехал мрачный. Поужинал один (Анна благоразумно не показывалась), выпил коньяку. Вызвал в кабинет Польку, потискал ее было, безо всякого удовольствия, досадливо цыкнул зубом, вздохнул, отослал. Чего- то не хватает. Чего-то хочется... То ли саблей помахать, то ли стишок какой написать. Эх, не жизнь это. Что там в пузырьке у Сычихи? Надеюсь, хоть крепкое... А если яд? - Все одно помирать когда-никогда. Но мысль о яде его зацепила и он решил оставить завещание. Подумав, обмыл свое решение остатками коньяка. Потом каллиграфическим почерком написал Нечто, подписал и положил в сейф. Странно, но текст завещания, да что там - смысл его, в голову как-то не забрел. Все просто написалось само. Чудеса какие-то. Опять Сычиха. У - у – у, су.., в смысле, Сычиха!. Так. Бутылочка какая занятная. Что там, значит? Вопрос задать. А какой? Что мне с Анной делась? А то я не знаю... Хотя нет, еще приснится ответ в стиле папеньки - отпускать придется. Что делать вообще? Ничего себе вопросики у вас, барон. Ага, первый ответ - побриться. Но дальше? Нет, так и до смуты не далеко. Кто я? Э, нет, увольте. А то еще приснится тот черный козлище, что гонял меня в детстве, а от комплексов лечиться – еще дороже выйдет. Коньяк-то уже кончился. Во! Чего я достоин? Пусть явится ко мне знойная красотка с пышным бюстом, потом Бенкендорф с орденской ленточкой на подушечке, а на сладкое - Император с именным оружием “Дорогому Вове на долгую память”. Точно! На всякий случай – вдруг и впрямь перед императором окажется - Владимир не стал раздеваться. Так и лег в брюках и рубашке. Залпом осушил теткину бутылку (жидкость была ядреная, крепкая с запахом кедровых орешков и почему-то портянок) и вслух произнес: “Хочу узнать чего я достоин”, - и вдруг вспомнив о друге, продолжил, - “и Репнин тоже”, - и отключился. Резкий толчок, рывок. Владимир оказался в мешке, его грубо волокли по лестнице. Пересчитав ребрами ступеньки, он понял - выносят их дома. Кто? Куда? Пытался рявкнуть по-хозяйски, но голос не слушался. Получилось заверещать: ”отпустите, негодяи”. Как ни странно, послушались. Бросили мешок на землю. Корф гукнулся копчиком о мерзлую землю и грязно высказался в адрес материной родни. Мрачно насупившись, он выпутался из мешка и ох.. охнул. Прямо перед ним на крыльце его особняка в костюме палача стояла Варвара, небрежно поигрывая огромным мясницким топором в неслабых ручках. Рядом, почему-то в тоге римского патриция (не мерзнет же, подлец, зимой - подумал Владимир) стоял Григорий, по привычке копаясь в нечесаной бороде. - Ну и что с ним делать теперь? Ни на что ведь не годен. “Это я то?!” – успел возмутиться про себя Корф, но услышанный ответ пришиб его на месте. - Да уж, разве что на холодец. Мослы одне. – цыкнул Григорий, поковыряв для разнообразия в зубах. - И не говори. Ведь сколь печева на него перевела, а все не в коня корм. И куды тока деется. Все на баб спускает. А холодец... Да что за холодец с него, табачищем и перегаром несет, потравимся еще... - Может еще на что сгодится? – скептически донеслось из бороды. - А может чик? И в евнухи продать. Они, говорят, в цене.. – донеслось до барона и в глазах нехорошо поплыло. Чик?! ТО-ПО-РОМ!? Ну нет, не дамся... Он попытался приосаниться, но невозмутимый Григорий, не поворачиваясь, взял хозяина на шевелюру, тряхнул и потянул вверх, как морковку. Чьи-то руки сзади шустро застегнули на его шее металлический ошейнак с цепью, сильно напоминающей собачью. Рука Григория разжалась. Корф обернулся. Полька. В одеянии монахини, но явно на... размеров меньше нужного. Глазюки блудливые. - А что, Гришенька, и впрямь, чик и к нам в монастырь, - она хихикнула, - на покаяние. - Да после чика твоего, что с него за покаяние выйдет? – разумно засомневалась Варвара, покачивая топором. - Посмотрим там, проказник ить... Корф икнул. Попятился. Сел в сугроб, не чувствуя холода. Из дома раздались шаги. Вышел его персональный кошмар. Репнин в парадном мундире, как на балу, и ... Анна. Более непристойного наряда Владимир не видел. Даже совершенно голая женщина выглядит приличнее. Корсет, панталоны из черной кожи в цепочках и колечках. Ботфорты до середины бедра на таких высоких каблуках, что у него самого голова закружилась. В нежных ручках тяжелый извозничий кнут. С Анной в таком обличии Владимир мог представить только два способа обращения: вырвать кнут и немедленно отстегать или с визгом ползти на пузе к ее ногам и заискивать. Пока он определялся что выбрать, князь Репнин демонстрировал способ третий - вел ее на вытянутой руке, как королеву на светском приеме, любезно щебеча: - Сударыня, я счастлив лицезреть. Чрезвычайно раскаиваюсь, что прежде огорчал Вас.. Но тут Миша увидел друга в ошейнике и заткнулся. Анечка, мило улыбаясь, подставила ему подножку. Князь носом счистил снег со ступенек крыльца и упал рядом с Корфом. Полина резво надела ошейник и на него. - На колени, подонки, - стервозные интонации обычно кроткой Анечки резали воздух. Миша с Вовой приняли было гордые позы, но... Варя перебросила топор из руки в руку. Григорий почесался. Полина сзади чувствительно пнула барина под коленки. Князь благоразумно опустился сам, на одно колено. “Тоже мне, Дон Кихот несчастный” – зло подумалось Корфу. - Значится так, мальчики. Вы нас тут всех довели ну просто до ручки. То у Вари пирожки воруете, то в винном погребе в прятки играете, то деретесь от нечего делать. Надоели вы нам. Толку от вас никакого. Ни в чем. Полина за спиной томно вздохнула. Анна продолжила, обращаясь лично к Корфу: - Польку сегодня зачем обидели почем зря? Нельзя так баб дразнить. Мы ее в монастырь собрали, а вы на последок порадовать не удосужились. Бессердечный вы, барин. – и она повернулась к князю, - А вы, Сиятельный наш. Григория кто вчера в сердцах к ятицкой матери отправил? Он ведь исполнительный. Только под утро вернулся весь в слезах - не нашел. - А Никита где? – почему-то спросил Владимир, чувствуя, что среди этого бреда кого-то не хватает. - Никита... - нехорошо, ой нехорошо усмехнулась Аннушка, - узнаешь, голубь. - и продолжила: - А про дуэль вашу. И слов то у меня приличных нет, а ведь я – девушка порядочная. Она всхлипнула. Князь с бароном переглянулись и неопределенно хмыкнули. - Да, порядочная. Меня кто спросил? Ведь все равно, что в орлянку разыгрываете. А у меня самой чувства есть. Я Карлушу люблю – у - у. - Люби, Анечка, люби, на здоровье. – когда-то Владимир слышал, что с душевнобольными (да и с собственными глюками) не спорят и говорят ласково. - Да-а. Никита его на дуэль вызвал, на вас насмотрелся. - Стреляться будут? - обалделым голосом уточнил зачем- то Миша. - Нет, на щелбана – а - ах. Они ведь в Пажеских Корпусах не обучались, оружием не балуют, как некоторые. Подручными способами обойтись решили. Теперь моему Карлуше либо голову проломят, либо он сам о Никиту руки разобье – е - ет. - Завыла Анечка, но опомнилась после громкого кашля Вари, постервознела обратно. - В общем так. Хотите жить – Анна сощурилась, - непочикаными, слушайте внимательно. - А может того, на покаяние. - вякнула было Полька. Кнут резко шелкнул. - Мои сапоги отвратительно вычищены. Вылижете их так, чтобы я видела в них собственное отражение. Время пошло. Владимир еще успел подумать, что слышал где-то эту фразу. Но его дернули за цепь, он полетел вперед и ... темнота. Спальня. Удар в окно. Еще один. Это кто же посмел мне снежки кидать?! Выпорю! На улице чудненькая кампания: Никита, Модестович (жив?) и Забалуев. Руки сразу зачесались на всех троих. Морды уж слишком довольные. Орут в окно: - Барин! Барин! Открыл окно. Может, что серьезное.... - Чего вам? - Барин! А мы по бабам пошли! (Интересно, это они мне отчитываются или хвастаются? - да, бред продолжается.) - И? - Барин, мы и вас решили с собой взять. Так. Очаровательно. Просто прелестно. Меня, дворянина, решили ВЗЯТЬ С СОБОЙ мой конюх, холоп-управляющий и первый жулик уезда! Такая честь, и главное, куда! По бабам! Да я сам, ... я их всех... Хотя... Ведь не бросили же одного, как Репнин. С собой зовут. Пойти, что ли, развеяться... Опять же чего в бреду не бывает. Может, Забалуев новый анекдот про Бенкендорфа расскажет - от него всего ожидать можно. - Барин, так вы идете? – хором заблажили снизу. - Иду. - резко закрываю окно. И впрямь, чего теряю... Внизу Никита, подпрыгивая от нетерпения, докладывает: - Пойдем к Долгоруковским. Они нынче в сторожке гуляния затеяли, ну и мы... гульнем. Барин, а вы серенады петь умеете? Меня научите? - Какие еще серенады? – во сне какая разница. - Ну, какие положено женщинам петь. Для благосклонности. – он что, издевается? Какой из меня менестрель. С женщинами не те песни нужны. Но Никита, похоже, всерьез. - Там видно будет. Тропинка какая-то странная. Знакомая слишком. Ну точно, теткин дом. Нет, здесь не серенады понадобятся. Тут базука нужна. Что это там у ее? – дым коромыслом, писки, визги, женский смех. Явно девки гуляют. Бродячий цирк под руководством Владимира остановился перед крыльцом и засовещался. - Барин, вы ведь самый опытный, че петь-то? Корф, решивший, что бред - он и есть бред, значит расслабься и получай удовольствие, скомандовал: - Так, первым поет Забалуев. Что умеет. (Когда еще удастся так посмеяться). Тот козлиным блеянием выдал что-то вроде “Не шей ты мне, маменька, красный сарафан”. В доме заинтересованно затихли, потом грянул взрыв хохота и из окна вылетел горшок с помоями. Тетушка не промахнулась - с гордостью отметил Владимир. Смех в доме усилился. - Теперь Модестыч. Несмотря на отсутствие слуха, в его исполнении “Куда, куда вы удалились” началось неплохо, но продолжалось недолго. Сычиха (ее руку в перчатке не узнать трудно) явно пристрелялась. Никита боязливо покосился на дверь, но неожиданно для всех выдал хорошим оперным басом цикл совершенно непристойных деревенских частушек с притопом и прихлопом. Дамы в доме заслушались. Концерт затянулся. Мужчины отвлеклись. Но ведьма не дремала. На этот раз вылетевшая из дома кочерга прилетела по самому Корфу. “Я же еще не пел” – успел обидеться Владимир. Темнота. Он очнулся на поляне в лесу. Один. Где-то за деревьями раздалось громкое мычание и треск. Как будто в его сторону двигалось стадо. Олени? Ему стало не по себе. Один без оружия. Удивляться он уже перестал. Треск веток, хруст снега и на поляну вышло стадо... рогоносцев. Н-да. Раньше Владимир считал, что выражение “рогатый муж” имеет не столь грозное воплощение. Особенно внушительным оказался граф Вронский с роскошными лосиными рогами и глазами, налитыми кровью. Впрочем, остальные тоже щеголяли экспонатами. Корф лично постарался в свое время над украшениями супругов своих пассий и теперь не особо радовался. Но разглядеть толком ему не удалось. Взревев, мстители кинулись в погоню. Развернувшись тылом, барон дал деру. Ожидая вот-вот ощутить “прелести” возмездия, он несся по заснеженному лесу. Его уверенно гнали к домику Сычихи. Ну нет, только не туда. Поворот, задыхаясь от бега, он поскользнулся, влетел головой в сугроб, успел подумать “Это конец” и ... темнота. Спальня. Он лежит в кровати. Белая фигура со свечой замерла рядом. Что, опять?! - Это ты? Зачем пришла? Зачем жертвовать своей честью? - Откажитесь от дуэли... - Ты о ком больше заботишься? - Раз уж это все равно мой бред, пусть ответит. - О вас обоих. Отмените дуэль. Не будет дуэли, не будет и ревности. Я обещаю. (Ага, щас достанет плетку и отстегает, какая уж тут ревность.) - Миша не оставит тебя. (теперь я на это надеюсь) - Оставит. Я скажу ему, что я с тобой. (А уж это явный шантаж) Навсегда... (Да уж, ищи дурака, сапоги твои вылизывать.) Пока не прогонишь. (Ага, так ты и уйдешь... свежо предание. Но все же, если уж это сон, то может и получится? Раз уж моя знойная красотка не пришла) - Ты любишь меня? Ну скажи, любишь? (Молчит. Стоп. Это что, на самом деле? Нет, лучше не рисковать, а то рассироплюсь а она меня вдруг - чик) - Уходи. Темнота. Лес. Иду по тропинке. Ой! Избушка на курьих ножках. На крыльце сидит Сычиха. У ног разбитое корыто. - Ну что, Володя, разобрался? - Твоих рук дело? - Я то чьих еще? Но это еще не все. Дальше интереснее будет. Он бросился к тетке с кулаками, но избушка приподнялась и красивым футболистским пасом отправила его в сугроб. Темнота. Смена образов все убыстряется. Звуки. Глаза завязаны шелковым платком. Руки сзади. Сам крепко примотан к колонне? Женский смех, аромат духов. Лапочки, что вы задумали? - Ну, дамы, кто первая? - голос кокетливый и какой-то знакомый. Целовать что ли будут. Ухмыльнулся фирменно, дерзко, облизнул губы. Извольте, сударыни, не разочарую. Звонкая оплеуха. Щека покраснела - сам чувствую. Громкий смех. Хором: - Угадай, кто? Не по – о - нял.... - Повторим, – оплеуха, - чья рука? - Э.... - сдержалось на языке сокровенное. - Ну надо же, Натали, он вас не узнал. Давайте я попробую. Пощечина явно другой ручкой. И хорошо поставленной, в смысле, крепко набитой. - Не узнал? Тогда я... Оплеуха, другая, третья.... МАМА!!!! Темнота. Доктор Штерн укоризненно качает головой. В его руках хирургическая пила и скальпель. Затошнило. - Эх, молодой человек, вот наговорите вы девицам сами не зная что. И страдаете. Вы Елизавете Петровне руку и сердце предлагали? - Нет. - Может и не предлагали. Но ведь она все по своему поняла. Ну так она меня за обещанным отправила. Благоволите... И добрый доктор поставил на стол две банки с формалином. О-о-о! Темнота. Бенкендорф со связкой ключей и ножницами на шелковой подушечке. Лучится радушием. - Господин барон. Извольте стать первым посетителем и почетным постояльцем нашей новой тюрьмы. Окажите честь. Для вас приготовлен личный карцер имени Александра Николаевича и камера пыток. Извольте перерезать ленточку. На удачу, так сказать. Идем с ним вместе в казематы, чуть не под ручку, фривольно перешучиваясь. Удар головой о низкую притолоку. Темнота. Анна в костюме Соломеи наяривает гопак с гиканьем, размахивая вуалью над головой. Умиленный Модестович хлопает в ладоши. На его шее вместо бобрового воротника шкурка Лучика. И как его Анна еще не задушила за своего котейку? НЕТ! ХВАТИ-ИТ! Темнота. О! Как мне плохо. Как тошно... Связан. Или спеленут... Дышать трудно... Тьфу. Перья какие-то во рту. Я что, подушку разгрыз? Точно! Вот она, прокушенная лежит. Руки целы. Скосил глаза. Они меня часом не чик? Нет! О – о - о. Запутался в одеяле, головой застрял между подушек, одну из которых покусал, а в остальном жив-здоров барон Корф. Подумаешь, головка бо-бо, в ротике ка-ка. Ну и сну же были... И к чему главное. Нет, хватит. Надо в завязку уходить. Хватит пить, хватит баб, хватит... Э, нет. С плеча рубить не надо... Вот встану. Умоюсь, подлечусь.... Так. Что у нас тут в кувшинчике? Водичка. Холодненькая. Фиг с ним с умыванием. Трубы горят - тушить надо. Как там: “Водичка, водичка, умой мое личико”. Нет, личико подождет... О-о-о! Кувшина, пожалуй мало. Ну и настоечки у тетушки... На мухоморах, небось. Можно приохотиться. Глюки - просто блеск. Неделю отходить придется. Даже коньяку не хочется. Почти. Так. Значит, вот чего я достоин. Нет, это значит я - горой войны, благородный и богатый, красивый, в конце концов, не дурак. Я значит достоин только вылизывать Анькину нечищеные сапоги, получать в морду от любовниц, бегать от их мужей, тюрьма по мне плачет и общество мне - те певуны, шуты гороховые?! Ну нет! Все надо менять. От Анны избавиться - это самое главное. С Репниным помириться - ну вздор же в самом деле из за нее стреляться с другом. О! Идея! Я ему ее подарю! И все, пусть Миша с этим сокровищем сам мучается. Дальше что? Управляющего сменить, Варваре подарить новую сковородку (или скалку?), Григорию - гребешок для бороды, Никиту - женить от греха подальше. Хоть на Польке. В столицу пока ни ногой (как бы Вронскому на глаза не попасться – хотя рога у него... пальчики оближешь... Не зря старался...). Лучше всего сразу отправиться на Кавказ. Постреляю, саблей помашу, развеюсь, наград опять же поприбавится. Героев в тюрьму не берут. Себе дороже. Они, то есть мы, герои, народ хлопотный и докучливый. Строя планы, Владимир повеселел и огляделся. Стоп. А что здесь на столе делает этот подсвечник? Вечером его не было. Он же из комнаты Анны - в доме такой один. Балерина с факелом - ей его отец подарил за сходство лиц. Так она что, на самом деле приходила?! И я, идиот, ее отослал? Но что же тогда еще было на самом деле? Ой, нет... Встал, прибрел в кабинет, тело болит, словно им и впрямь ступеньки считали. На лице подозрительная асимметрия, щека припухла. Мда... В кабинет ввалился Григорий, объявил о прибытии князя Репнина. Вошедший Репнин выглядел изрядно помятым и сконфуженным. Расшаркались. О! Мишель! А ты чего такой потеряный. Фонарь под глазом. Тебе не идет этот цвет. Неужто и его сны посещали? Но ничего, сейчас повеселеет. Пляши, друг, у меня для тебя сурприз! - Князь! Рад видеть вас с утра. Должен сказать, что я сегодня решил предложить вам мировую. Приношу свои извинения. - Я рад, барон. Я пришел к вам с тем же. Обменялись рукопожатиями. - Миша, я виноват перед тобой и решил загладить вину. Ты хотел купить у меня Анну. Так я тебе ее сам подарю! - НЕ НАДО!!! - возопил Михаил, дернулся перекреститься, но взял себя в руки - я принимаю ваши извинения, Корф, дуэль не состоится, но столь щедрый дар я принять не могу. Я это... Мне ехать надо.. Дело спешное. Поручение Императора. Анну оставь себе. Удачи! - и выбежал. - О, нет! - простонал Владимир и схватился за голову. - Теперь мне от нее наверняка никуда не деться. - Это точно. - довольно пробормотала из за двери Анна, скручивая в кольцо извозничий хлыст, выпрямилась, пригладила волосы, пошла к роялю в гостиной. - “Сей поцелу-уй....” Конец PS.Для любопытных: Завещание Корфа: “Я, Владимир Иванович Корф, находясь в почти трезвом уме и излишне ясной памяти, завещаю в случае моей смерти меня похоронить. Одного. Оставьте, наконец, в покое.” Дата Подпись.